|
Недостает только, чтобы сюда присылали еще картины из морга! Молодые подсмеивались над огромной головой: это же обезьяна, околевшая оттого, что наелась тыквы. Старики в испуге отшатывались. Фажероль тотчас понял, что игра проиграна. Сперва он попытался схитрить при голосовании, ловко подшучивая, по своему обыкновению: - Господа, господа, ведь это старый борец... Его прервали яростными криками: "Ну, нет, только не его! Этого старого борца хорошо знают! Он просто сумасшедший, который упорствует вот уже пятнадцать лет, гордец, изображающий гения, который говорит, что разрушит Салон, но ни разу не прислал сюда сносной картины!" В страстности этих голосов клокотала боязнь конкуренции, вся ненависть к не укладывающейся в рамки самобытности, к непобедимой силе, торжествующей даже в поражении. "Нет, нет, долой!" И тут Фажероль совершил ошибку, возмутившись, в свою очередь, и уступив гневу, вызванному тем, что он понял, как ничтожно на деле его влияние. - Вы несправедливы! Будьте по крайней мере справедливы! Тогда возмущение достигло апогея. Фажероля окружили, его толкали, замелькали угрожающие руки, отрывистые фразы вылетали, как пули. - Милостивый государь, вы позорите жюри! - Такие вещи можно защищать только из желания попасть в газету! - Вы ничего в этом не смыслите! Фажероль, выйдя из себя, потеряв обычную шутливую находчивость, отрезал: - Я не меньше вас смыслю в этом! - Да замолчи же наконец! - возразил один из товарищей, очень вспыльчивый, невзрачный, белокурый художник. - Не хочешь ли ты заставить нас проглотить эту вареную репу? - Да, да, вареную репу! - Все убежденно повторяли это слово, которым обычно клеймили самую худшую мазню - белесую, холодную, прилизанную живопись пачкунов. - Ладно, - произнес наконец Фажероль, стиснув зубы, - прошу голосовать. С той минуты, как дискуссия приняла такой оборот, Мазель безостановочно потрясал колокольчиком, весь красный оттого, что никто не обращал на него внимания. - Господа, послушайте, господа! Это же ни на что не похоже, неужели нельзя договориться без крика?! Господа, прошу вас... Наконец он добился некоторой тишины. В глубине души он был неплохим человеком. Почему бы и не принять эту маленькую картинку, хоть она и отвратительна! Сколько уже приняли таких! - Господа, тише! Просят голосовать! Сам он, может быть, и поднял бы руку, но молчавший до этой минуты Бонгран вдруг побагровел и, едва сдерживая гнев, закричал, так некстати вняв голосу своей возмутившейся совести: - Черт подери! Да среди нас всех не найдется и четырех, способных написать такую штуковину! Послышался ропот: удар дубины был так жесток, что никто не ответил. |
