Изменить размер шрифта - +

     - Родители мои счастливы! Я купил им маленький домик, и они  живут  там
на ренту, которую я оговорил для  них  в  брачном  договоре.  В  свое  время
матушка немало потратила на мое образование, разве не так? Надо же  было  ей
все возместить, как я когда-то обещал... Могу по чистой совести сказать, что
родителям не в чем меня упрекнуть...
     Они подошли к решетке и остановились на несколько минут. Все с  тем  же
сокрушенным видом Дюбюш попрощался с товарищами  и,  задержав  на  мгновение
руку Клода в своей, сказал просто, без тени досады:
     - Прощай! Постарайся выбиться. А я... Моя жизнь не удалась!
     И  он  пошел  домой,  толкая  колясочку,  поддерживая   уже   начавшего
спотыкаться Гастона; мальчик шел сгорбившись, тяжелой, старческой походкой.
     Пробило  час,  и  оба  друга,  опечаленные  и  голодные,   поторопились
спуститься к Беннекуру. Но здесь их ждали новые разочарования: вихрь  смерти
пронесся над деревней; Фошеры - муж и жена, папаша Пуарет -  все  умерли,  а
харчевня, попавшая в руки  дурехи  Мели,  стала  отвратительной,  грязной  и
неуютной. Им подали прескверный завтрак: в омлете попадались волосы, котлеты
отдавали  бараньим  салом;  зал  был   гостеприимно   открыт   для   заразы,
распространявшейся от помойной ямы, откуда налетали тучами мухи, так что  от
них чернели столы. Палящая духота августовского дня  проникала  в  помещение
вместе с вонью, и они удрали, не решившись заказать кофе.
     - А ты еще прославлял омлеты матушки Фошер! - сказал Сандоз.  -  Теперь
харчевне крышка! Пройдемся, а?
     Клод хотел было отказаться. С самого утра он только  и  думал,  как  бы
идти быстрее, словно каждый шаг сокращал тяжелую повинность и приближал  его
к Парижу. Сердце, ум, все его существо  остались  там.  Он  шел  вперед,  не
смотря ни вправо, ни влево, не разглядывая ни полей, ни деревьев. В голове у
него была одна навязчивая мысль, наваждение такое сильное, что минутами  ему
казалось: из  густого  жнивья  встает  и  манит  его  выступ  Ситэ.  Все  же
предложение Сандоза пробудило в нем воспоминания: он размяк и согласился:
     - Ладно, пройдемся...
     Но по мере того, как он шел по высокому, крутому берегу, в нем  начинал
нарастать протест. Он с трудом узнавал местность. Чтобы соединить  Боньер  с
Беннекуром, построили мост. Мост! Боже ты мой! На месте старого, скрипевшего
на своей цепи парома, черный силуэт которого так живописно разрезал течение.
Вдобавок в  низовье  реки,  в  Порт-Виллезе,  соорудили  запруду,  поднявшую
уровень  воды,  которая  затопила  часть  островов,  а  узкие  рукава   реки
расширились. Исчезли живописные уголки,  топкие  тропинки,  где  можно  было
бродить, не замечая времени. Да ведь это  же  настоящее  бедствие!  Чтоб  им
провалиться, этим инженерам!
     - Посмотри! Вот здесь слева, где выступает из воды ивовая  роща,  здесь
был Барре - островок, куда мы приходили поваляться  на  траве  и  поболтать,
помнишь? Ах, мерзавцы!
     Сандоз не мог видеть, как валят деревья,  не  показав  при  этом  кулак
дровосеку; он тоже побледнел от гнева, придя в  ярость  от  того,  что  люди
калечат природу.
Быстрый переход