|
При первом же его намеке она тотчас же сдалась бы, но он помнил, как она рассердилась в тот раз, и боялся вызвать ее гнев. Много раз он собирался весело, по-дружески попросить ее, но не находил слов, смущался, как если бы дело шло о чем-то недозволенном. Придя к нему однажды, она была потрясена приступом отчаяния, с которым он не мог совладать даже в ее присутствии. За всю неделю он не сдвинулся с места. Кричал, что разорвет полотно в клочки, в гневе расшвыривал мебель, расхаживая по мастерской. Вдруг он схватил Кристину за плечи и посадил на диван. - Прошу вас, окажите мне услугу, или я подохну, честное слово! Перепугавшись, она не понимала, что ему надо. - Что, что вы хотите от меня? Увидев, что он хватается за кисти, она обрадованно сказала: - Конечно! Пожалуйста!.. Почему вы меня раньше об этом не попросили? Она откинулась на подушку и подложила руку под голову. Она была смущена и удивлена, что так, сразу согласилась позировать ему, - еще недавно она могла бы поклясться, что никогда в жизни этого не сделает. В восхищении он кричал: - Правда? Вы согласны!.. Черт побери! Уму непостижимо, что я теперь сотворю при вашей помощи! Невольно у нее вырвалось: - Но только голову! Он заверил ее с поспешностью человека, который боится зайти чересчур далеко: - Ну конечно, конечно, только голову! Оба умолкли в смущении; он принялся за работу, а она, подняв глаза, неподвижно лежала, потрясенная тем, что у нее могла вырваться подобная фраза. Она уже раскаивалась в своем согласии, как будто бы, позволив придать этой освещенной солнцем, обнаженной женщине свое лицо, она совершила нечто недостойное. Клод в два сеанса написал голову. Он весь исходил радостью, кричал, что это лучшее из всего, что ему удалось сделать в живописи; именно так оно и было, никогда еще ему не удавалось столь удачно осветить искрящееся жизнью лицо. Счастливая его счастьем, Кристина тоже развеселилась и находила, что голова ее написана прекрасно, с удивительным чувством, хотя и не слишком похожа. Они долго стояли перед картиной, отходили к стене, прищуривались. - Теперь, - сказал он наконец, - я закончу ее с натурщицей... Ну, негодница, наконец-то я одолею тебя! В приступе шаловливости он обнял девушку, и они принялись танцевать некий танец, который он назвал "Триумфальным шествием". В восторге от этой игры, она заливалась смехом, не испытывая больше ни смущения, ни стыда, ни неловкости. Но на следующей неделе Клод опять помрачнел. Он выбрал в качестве натурщицы Зоэ Пьедефер, но она совершенно не подходила: он говорил, что утонченная, благородная голова никак не садится на грубые плечи. Тем не менее он упорствовал, соскабливал, начинал сызнова. В середине января, придя в полное отчаяние, он перестал работать и повернул картину к стене, но через две недели вновь принялся писать, взяв другую натурщицу, рослую Юдифь, что вынудило его переменить тональность. |
