Последнее, шестое письмо – довольно короткое. В нём Рита сообщает, что через сотрудников центра договорилась о поездке в монастырь и встрече с игуменьей. Если от неё больше не будет писем – значит, всё получилось и её приняли.

«Я буду там молиться день и ночь, чтобы у тебя всё было хорошо».

Больше писем я пока не получала. Её семья – тоже.«Щёлкают замки, отодвигаются запоры, и дверь открывается. Опустив на пол свой потёртый пакет, Ника снимает с головы кепку, и маленькая женщина в перепачканном мукой фартуке, прижавшись к её груди, всхлипывает. Наверно, не зря Ника курила у песочницы: сейчас её глаза сухи.

– Мамуля, всё хорошо, не плачь, – говорит она глухо. – Ну, ну… Всё.

Маленькая женщина смущённо улыбается, смахивает костяшками пальцев слезинки: руки у неё тоже в муке, как и фартук.

– А я тут пельмени затеяла…»Наверно, я пытаюсь представить себе или угадать альтернативную ветку реальности, в которой Рита вернулась бы домой, и каким было бы её возвращение. У меня странное чувство, что придуманный мной вариант более реален, чем настоящий: написав его, я сама в него поверила. Но Нику всё же не стоит полностью отождествлять с моей подругой: в ней много и от Жени, персонажа из «Белых водорослей». Только на страницах книг, наверное, возможно такое слияние характеров и судеб.«Отключенный мобильный изводил меня звонками с полуночи, и от этого сводящего с ума звука не было спасения: даже сунув голову под подушку, я ясно слышала его, как будто он звонил у меня в голове. В два часа, вконец измученная, я сдалась – взяла его и приложила к уху.

– Милая Настенька, ты от меня не спрячешься, – услышала я мужской голос. – Я найду тебя всюду.

– Что вам от меня надо? – глухо спросила я. – Зачем вы меня преследуете? Кажется, я ясно сказала: нам с вами не по пути».Якушев ведёт себя как самый настоящий бес, донимая меня. Пока я о нём пишу, он приходит ко мне во сне, мерещится в лицах прохожих на улице, доходит даже до того, что он ведёт передачу «Малахов плюс» вместо всем известного Геннадия Петровича. Чтобы прогнать наваждение, я переключаю телевизор на другой канал, а когда возвращаюсь на Первый, вижу сияющее, пышущее здоровьем лицо ведущего. Бррр…«Помертвев, я отшатнулась и тут же почувствовала удар в спину. Это меня стукнули пластмассовые плечики для одежды, вылетевшие из открытой дверцы шкафа. Следом за ними начала вылетать вся одежда, которая там висела, и устроила вокруг меня бешеный хоровод. Задвигались стулья, сама собой включилась настольная лампа, захлопали все дверцы в стенном гарнитуре, книги сами спрыгивали с полок – словом, начался дикий полтергейст. Я смотрела на всё это бесчинство, парализованная ужасом, и не могла вспомнить ни одной молитвы, а телефон опять надрывался: он хоть и был под подушкой, но звук шёл чёткий и громкий…»…Вместо будильника меня возвращают в явь твои губы.

– Подъём, подъём, птенчик! Ты чего это – проспала?

Я чувствую себя так, будто во сне по мне топтался медведь. Всё отдавлено, размозжено, голова – как литая чугунная болванка с центром тяжести в затылке. Сажусь в постели, а вокруг – зимние сумерки, и не понять, то ли сейчас ночь, то ли уже утро. Видимо, я забыла поставить будильник… Чёрт, даже не могу сообразить, какой сегодня день недели. Идти ли мне на работу, или это мой выходной? Чёртов скользящий график.

Что-то многовато я чертыхаюсь. Изыди, Якушев.

– Какой сегодня день? Сколько времени?

Не дождавшись твоего ответа, хватаю мобильный… Воскресенье, восемь пятнадцать утра. А мне – к девяти на работу! Сорок пять минут, чтобы сделать все утренние дела, позавтракать, накраситься, собраться, доехать? Нереально.