Увидев Элли, мать села на пятки:

– Что-то ты рано. – Она утерла пот рукавом со лба. Перчатки все испачкались в земле, а в волосах застряли листья. – Или я уже за временем не слежу? Весь день здесь прокопалась, просто здорово. Уже почти как летом, правда? Смотри, сколько новой зелени.

Элли притворилась, будто ей интересно, потому что мать это порадует, да и оттянет на неопределенное время роковой разговор – слова не шли в голову.

– Тюльпаны, – проговорила мать с улыбкой, – а вон те, розовые, – бадан.

Элли присела на корточки:

– Мам, нам надо поговорить.

– Ты ноги промочишь, если будешь тут сидеть.

– Мне все равно.

– Как дела в школе? Все нормально?

– На математике готовились к экзамену.

– Бедняжка. Не завидую тебе. – Она вернулась к своим грядкам. – А я побеги подвязывала и пропалывала сорняки. И луковичные посадила, смотри.

Когда сообщаешь плохие новости, надо сперва попросить человека присесть, иначе, если он упадет в обморок, может удариться головой. А еще неплохо бы приготовить сладкий чай, теплый плед и быть готовым приложить прохладную ладонь ко лбу. Но что делать, если человек не хочет слушать?

– Мам, где Том?

– В своей комнате, наверное.

– А папа?

– В Норвиче. Ищет новых юристов. Элли сделала глубокий вдох:

– Ты слышала, что я только что сказала? Что нам надо поговорить?

– Слышала.

Но копать она не перестала. Как это легко: слушать острые удары лопаточки о камень и смотреть, как растет мягкая горка земли и сорняков в ведре. Или пойти в дом и выпить молока, съесть печенье, включить телевизор.

– Может, пойдем сядем на скамейку?

Мать нахмурилась и запахнула куртку на груди:

– Это по поводу вчерашнего?

– Да.

– А нельзя подождать до папиного возвращения?

– Нет.

Мать отказалась идти на скамейку, и они сели на качели под грецким орехом. Странно было видеть ее там – она сидела как маленькая девочка, подобрав под себя ноги. Элли села на траву напротив. Мать держалась за веревки, отклонившись назад, ее волосы трепал ветер.

– В детстве обожала качели, – сказала она. – Голова никогда не кружилась.

Элли почувствовала, как у нее в горле пересохло, словно она попала в песчаную бурю.

– Я должна тебе сказать что-то важное.

– Мне кажется, люди, когда взрослеют, теряют способность радоваться таким вот простым вещам, – рассуждала ее мать.

– Мам, прошу, выслушай меня. Мне надо в полицию.

Мать резко затормозила качели ногами:

– Что ты такое говоришь?

– Хочу дать новые показания.

– Но ты же уже давала.

– Я солгала.

Мать очень медленно покачала головой:

– Все, я звоню твоему отцу.

– Не надо, пожалуйста!

– Ты ни слова никому не скажешь, пока не поговоришь с ним.

– Скажу. Полицейские за мной сейчас сюда приедут.

– Что значит сюда приедут? Не могут они вот так разъезжать и забирать девочек в участок.

Итак, гроза началась. Элли была в самом ее эпицентре, прямо сейчас, и ничего поделать было нельзя. Она вдруг ощутила странный покой, словно вышла из тела и теперь смотрела на себя со стороны.

– В ту ночь у меня в голове все перемешалось, мам, – то, что случилось, то, что я увидела, – стерлась разница между правдой и ложью. Когда Тома арестовали, мне не хотелось, чтобы у него были неприятности, вот я и сказала, что ничего не видела. Думала, все само собой разрешится.

Ее мать напряженно ссутулилась, сидя на качелях.