Я была одна. Совершенно одна.

В прошлые выходные на этом же перекрестке Вайолет задала мне вопрос, ответ на который давно знала:

– Машины останавливаются только на красный?

– Ну да, ты и сама знаешь. Зеленый означает «иди», красный – «стой», желтый – «внимание, сейчас загорится красный». Пока машины не остановились, дорогу переходить нельзя.

Она кивнула.

Я тогда подумала: Вайолет все время учится, многое узнает об окружающем мире. Наверное, пора показать ей, как пользоваться картой. Можем погулять по кварталу, изучить названия улиц. Будет здорово выбраться всей семьей – ты, я, Вайолет и Сэм.

Я долго размышляла над ее вопросом в приемном покое отделения «Скорой помощи».

Ты увел Вайолет домой, а я не могла уйти, потому что тело моего сына находилось в этом здании.

Где именно? Под простыней? В подвале? На одном из поддонов, которые уходят в стену, словно противни в печь? Мой малыш на металлической пластине, ему холодно. Я не знала, куда его увезли. Нам не разрешили взглянуть на него. У меня на коленях в пластиковом пакете лежал Бенни. Его белый хвостик был в крови.

Глава 45

В течение одиннадцати дней, стоило мне что-то съесть, как меня тут же тошнило. Я плакала во сне, просыпалась и продолжала плакать в темноте. Постель часами сотрясалась от моих рыданий.

В субботу вечером пришел доктор – ты разрабатывал проект его дома, и он предложил тебе ответную услугу. Он сказал, что у меня, скорее всего, расстройство пищеварения от горя, – таким образом иммунная система реагирует на стресс. Провожая его к выходу, ты вручил ему бутылку вина. Мне было настолько все равно, что я даже не послала вас обоих в задницу.

Приехала твоя мама. Она приносила мне чай, салфетки и снотворное, я же старалась поскорее остаться в одиночестве. Я справлюсь, честное слово. Мне просто нужно побыть наедине с собой. Она хотела как лучше, но ее присутствие мешало думать о единственном, о чем мне хотелось, – о Сэме. От гнева перехватывало дыхание, горе затуманивало взор. Мной завладела тьма.

Твоя мама на несколько дней забрала Вайолет к себе в отель в надежде, что перемена обстановки ей поможет. Когда ты уехал, чтобы забрать ее, я села у окна в спальне, сжимая забытый тобой резак для моделирования, подняла футболку и провела тонкую линию от ребер к талии. Я кричала, оплакивая Сэма, пока не охрипла. Из царапины выступили капли крови, прогорклой на вкус, будто с момента его гибели мое тело начало разлагаться изнутри. Я слизывала ее, размазывала по груди и животу, не в силах остановиться. Мне хотелось почувствовать себя убитой, будто кто-то забрал мою жизнь и бросил умирать.

Услышав голос Вайолет, впервые после больницы я крепко сжала руки, чтобы они не тряслись. Я заперлась в спальне, приняла душ и стерла кровь с пола новой футболкой. Неделю назад мы с Сэмом выбрались на улицу в слякоть, пошли в магазин и купили ее, потому что старые все сносились (тогда мне казалось это проблемой). Я забыла детское печенье. Стоя в длинной очереди, я нетерпеливо шикала на Сэма, чтобы он не ныл от голода, и поздно уложила его спать.

– Мамуля наверху. – Ты крайне редко называл меня мамулей. Вайолет тоже.

На тебе были черные спортивные штаны и красная фланелевая рубашка. Со дня его гибели ты не менял одежду. Это единственное, что не было на тебя похоже, хотя я знаю, ты безмерно страдал. Я слышала, как ты бродишь между кабинетом, нашей спальней, комнатой Вайолет и кухней, тщательно обходя комнату Сэма. Ты скрипел половицами, производил привычные звуки: смывал в туалете, открывал окно в коридоре, хлопал дверью холодильника, словно терпеливо ждал, когда кто-то скажет тебе, что можно продолжать нормальную жизнь – заводить будильник, ходить на любимую работу, играть в баскетбол по четвергам и громко смеяться вместе с Вайолет, как прежде.