Я завинтила крышку отбеливателя, поставила бутылку в хозяйственный шкаф, где хранятся чистящие средства, и запомнила, что лежит на полке.

Я набирала номер Джеммы снова и снова. Сердце бухало в груди, как барабан. Она перезвонила только вечером.

Я сообщила ей о том, как Вайолет расспрашивала меня о яде и о пропавшем лезвии.

Мне тревожно за тебя и твою семью, сказала я. Мне страшно за Джета. Вам следует по-другому взглянуть на ситуацию. У Вайолет есть прошлое. Сердцем чую: жди беды.

Я положила голову на стол, ожидая ответа. У меня не было желания думать о Вайолет. Мне хотелось, чтобы она стала чужой проблемой, чужим страхом.

Некоторое время Джемма молчала, а потом ровным голосом произнесла:

– Вайолет не толкала Сэма, Блайт. Знаю, ты считаешь ее виноватой, но она ни при чем. Ты видишь то, чего не было.

Джемма повесила трубку. Раздался звон ключей – он пришел, чтобы остаться на ночь. Я позвала его в кухню и сбросила одежду. Мы трахались на столе; он приподнимал мои дряблые, высосанные досуха груди, словно представляя, какими они были когда-то.

Глава 80

Я много лет собиралась сходить на тот перекресток.

У меня не было особой причины идти туда и в то же время не было причин не ходить. Все равно как внезапное желание выбраться в субботу в кино. Почему бы и нет? Но каждый раз я находила себе другое занятие – например, навести порядок в ванной или разобрать продукты в буфете.

В тот день, о котором я хочу рассказать, все было иначе. По ночам меня терзала бессонница, а днем я бесцельно бродила по дому. В солонке закончилась соль, часы безнадежно отстали, на полке скопилась стопка рекламных проспектов, которые давно пора выбросить. В ушах снова и снова звучал голос Джеммы. Она говорила так, словно знала то, чего не знаю я. Почему ты в этом уверена? – хотелось крикнуть в телефонную трубку. Тебе-то откуда знать?

Тем не менее благодаря ей я впервые задумалась – а вдруг в ее словах есть доля правды? Иногда я просыпалась по утрам и первым делом воскрешала в памяти события того дня, чтобы убедиться, что воспоминания не стерлись.

Можно было и прогуляться, однако если ехать на машине, тогда казалось, что перекресток находится достаточно далеко, как раз настолько, насколько нужно. Я неторопливо объехала район несколько раз. Припарковалась за квартал. Посидела с закрытыми глазами, откинув голову на подголовник.

Потом вышла из машины и направилась туда.

Наконец я очутилась перед кофейней «У Джо». Вместо выцветшей щербатой вывески появилась новая. Я положила руку на грудь, проверяя, чувствуется ли сквозь пуховик биение сердца. Каждый удар причинял боль.

Я собралась с силами, обернулась и взглянула на перекресток.

Он показался мне совсем не таким, как я его помнила. Чем один перекресток отличается от другого? На потрескавшемся линялом асфальте прочерчены гудроновые вены, светоотражающая разметка обозначает пешеходный переход, которым люди все равно не пользуются. Светофоры покачиваются от ветра, пиликает звуковой сигнал «переход разрешен», рокочут машины.

Я оглядела проезжую часть в поисках следов крови или обломков, потом вспомнила – с тех пор миновало две тысячи четыреста сорок два долгих пустых дня. Дождавшись, когда загорится зеленый свет, вышла на дорогу, присела на корточки в том месте, где мой сын покинул меня, – в центре правого ряда, в нескольких метрах от пешеходного перехода. Провела ладонью по асфальту, прижала ее к холодной щеке.

Я представила, как коляска выкатывается на проезжую часть. Меня удивило, что рядом с тротуаром нет водосточного желоба, который мне всякий раз приходилось преодолевать, – а ведь я так ясно его помнила.