В разум слабо пробилась мысль, что такое уже было. Именно под влиянием такого настроения я и полезла в лес, благодаря чему обрела новые проблемы. Но сейчас, в отличии от того случая, я вообще не хотела ничего. Ни умирать, ни бежать, ни вообще что-то делать.　

В состоянии апатии я наблюдала за перевалившим за полуденную черту солнцем. Никакой я не плод любви, а лишь досадное последствие временной связи, оказавшееся ненужным ни собственной матери, ни собственному отцу. Но у второго все же хватило совести взять на себя ответственность за меня. Меня вырастили как благородную девицу, дали необходимое образование. Следует сказать спасибо уже за это.　

Только зачем меня вырастили? Вырастили, а что делать со мной не знают. Куда пристроить выросшую проблему? Отдали бы меня театру. Всем было бы хорошо, даже мне. Я бы знать не знала таких мучений.　

На дороге, ведущей к замку, появилось облако пыли. Я равнодушно уставилась на него, даже не задаваясь вопросом, кого там несет. По мне, гостей у нас уже предостаточно. Пыль оседала, открывая довольно необычное для здешних мест зрелище. Колесницы. Или что-то очень похожее на них. Я видела их изображения в книге по истории народов.　

Их было три, они ехали, выстроившись клином. В каждую из них запряжена пара лошадей. Чем ближе они оказывались, тем лучше было видно, что кони просто гигантские. Стража на воротах всполошилась. Кто-то бросился через весь двор докладывать. Я продолжала безразлично наблюдать.　

Колесницы на полном ходу влетели в ворота и резко остановились посреди двора. Слуги испуганно рассыпались в стороны. Теперь можно было определить, что эти лошади, действительно, на удивление крупные, на целый локоть выше лучшего жеребца на нашей конюшне. Мощные спины, ноги как колонны, длинные густые гривы. А сами колесницы такие широкие, что в них без труда поместятся не менее пяти человек.　

Но в каждой из них был только один возница. Сверху я видела, что в центральной колеснице стоит беловолосый человек. Вокруг него все пространство заполняет подол ослепительно белого одеяния, оно даже поблескивало на солнце. В двух других колесницах возницы были рыжими, но у них тоже были необычные, блестящие на солнце одежды. У одного — темно-зеленое, а у другого — песчаного цвета.　

Им на встречу весьма несолидно поспешно выбежал отец. Некоторое время они постояли, видимо обсуждая что-то, а затем батюшка сделал приглашающий жест рукой в сторону дверей. Прибывшие перекинули поводья подоспевшим конюхам и начали спускаться со своих колесниц. Их одеяния разворачивались, разворачивались и вытягивались…　

Я вскочила на ноги с гулко стучащим сердцем. Наги!　

У дверей комнаты меня встретила мнущаяся служанка. Увидев меня, она тут же обрадовалась, что я вообще пришла, ужаснулась моему внешнему виду и попутно сообщила, что меня хотят немедленно видеть. Потом меня быстро облачили в утреннее платье, переплели волосы, и мы поторопились на зов. Сердце гулко стучало в груди. Что-то надумать или как-то оправдать появление нагов я просто не успевала. Дрожащие лакеи при нашем приближении распахнули двери. В гостиную я вошла уже одна.　

Здесь был бледный, как саван мой батюшка, дворецкий и три нага. Я замерла на пороге. У блондина оказался сверкающе-белый, как мел, длинный хвост. Он притягивал взгляд своим великолепием, и ничто не могло затмить его, даже его обладатель. Зеленый хвост и хвост песчаного цвета уже не производили такого неизгладимого впечатления.　

— Таюна, дорогая моя, проходи, садись, — необычайно обрадовался мне отец. Он заметно нервничал.　

Я прошла и села рядом с батюшкой на диван. Не знаю, как слуги успели, но большую часть гостиной занимали подушки, на которых расположились наши гости. К слову они со своими хвостами и занимали эту большую часть гостиной. Я поймала взгляд беловолосого. Глаза необычного фиолетового оттенка с вертикальным узким зрачком.