Я считала, что у Ерхи душа сказителя. Он постоянно мечтал о чем-то, а потом рассказывал. Сказки, основанные на видении неграмотного мужика, наполненные народными суевериями. И от этих незамысловатых сказаний на душе было теплее, чем от мудрых текстов книг с закрученным сюжетом. В них было что-то такое родное. Слушая их, ты словно возвращаешься в детство, когда твое восприятие окружающего было таким же широким как сам мир и одновременно очень простым. Взрослея, сам становишься сложнее и усложняешь действительность. Мысль становится узкой, не в силах принять мир со всеми его сложными сторонами. Разум не может объять слишком многое.
В Ерхе, несмотря на возраст, осталось что-то детское. Наверное, поэтому он так и не обзавелся семьей и детьми и ничуть об этом не жалеет. Люди зачем-то торопятся взрослеть, не давая себе насладиться самым прекрасным периодом в жизни — детством. Когда кажется, что все может измениться, что любые чудеса возможны, и ты способен прийти в восторг, наблюдая, как капля росы переливается в лучах солнца на узком зеленом листе травинки.
— Многие люди любят звезды, но те не чувствуют их любви. Сказывают, ежели падает звезда, рождается человек. А вместо сердца у него та звезда, — тихо произнес Ерха. — Это хорошее сердце. Оно сияет даже во тьме и злость людская не властна над ним. Человек с таким сердцем не способен быть несчастным, ибо не любить его нельзя.
От Ерхи слегка пахло перегаром. Быть пьяным или навеселе — это его обычное состояние. Он жил в этом состоянии, работал и сказывал.
— Скажи, а ты встречал раньше принцессу? — тихо спросила я.
Он бросил на меня взгляд из-под кустистых бровей.
— Узнали-таки, — тяжело вздохнул он. — Да кто тогда знал, что она принцесса? — помедлив, продолжил он. — Батюшка ваш околдован был ею. Хороша ж была. Крутила им как хотела. Не сразу проведала, что затяжелела. До того ли было? Там развлечения, батюшка ваш, поклоннички… А как поняла, поздно стало. Живот уже расти стал. Она тогдась не выходила никуда, пока вы на свет не появились. А чрез две седьмицы батюшке вашему вас и отдала, а сама и уехала восвояси. Так вот.
Не знаю, что я хотела услышать. Легче мне от этого не стало.
— Спасибо, — тихо поблагодарила я. — Я пойду.
— Да, спутайте, госпожа. А то утречком и так много шума было. Кабы не проверил кто сон ваш.
Я медленно побрела назад.
Ерха смотрел вслед удаляющейся юной госпоже, а потом перевел взгляд на небо.
— А в день, когдась вы родились, тожа звезда падала.
Моего отсутствия никто не заметил. По крайней мере, никто ничего по этому поводу утром мне не сказал. На завтрак меня пригласили. Горничные, приводившие меня в порядок, как могли, замаскировали ссадину на лбу. Теперь она выглядела как тонюсенькая царапина. Наагасах встретил меня улыбкой и даже пододвинул мне стул. Я вежливо пожелала всем приятного аппетита и уткнулась в свою тарелку.
За столом царила вполне дружелюбная атмосфера. Герцог шутливо общался с принцессой, а та благосклонно его слушала. Общение между его сыновьями и моими сестрами, наконец, наладилось, и они о чем-то болтали. Отец был крайне благодушен и пытался расшевелить разговором графа Ротрийского, который покидал нас сегодня уже после завтрака. Лицо того было кислым. Идея очередной женитьбы провалилась. Даже мачеха улыбалась вежливой улыбкой, и эта улыбка не давалась ей с трудом.
— Я проявила крайнюю невежливость, — неожиданно произнесла принцесса. — Столько времени нахожусь в гостях, и еще не принесла свои поздравления по поводу свадьбы вашей дочери, граф.
Улыбка мачехи окостенела. На лице отца мелькнуло беспокойство, но он все же улыбнулся в ответ.
— Ну что вы, Ваше Высочество. |