-Сука блять, ни стыда, ни совести. Чё не мог сдохнуть что ли? Тащить его теперь…

Лёха проснулся от тихого гула. Когда открыл глаза, прислушался. Спустя пару минут понял, что это гудят голоса. Люди где-то разговаривают. Гул очень знакомый по тональности.

-Малой. – Он постарался сфокусировать взгляд. На краю кровати сидит кто-то, лицо знакомое…, но кто это? – Не узнал? Худой это. – Помолчал, с усмешкой глядя на него. – Молодца парень, живой вернулся. Но ты, конечно, вообще отмороженный. Зимой по отрицалову, да чисто сам по себе залупиться на «Дружбе» - таких отмороженных у нас ещё не было. На спор – базу нет, я сам бывало, по такой теме шёл. – У Худого с лица улыбка как-то сошла. Глаза затянуло мрачной пеленой. – Знал бы, хер бы я на то подписался…, но ты в натуре молодец. Держись Малой в том же духе и поднимешься как надо. Давай, не подыхай тут, ещё с нами водки попьёшь. – Он поднялся, на мгновение остановился. А потом с улыбкой произнёс. – А я всё думал, когда ты в отказ пойдёшь Малой. Козырная статья, козырный трупак на тебе, даже два, а ты как завис на одной волне, так на ней и висишь. Я даже разочароваться успел. А ты в натуре пацан непредсказуемый. Держись братан, всё в шоколаде будет.

-Постараюсь. – Прохрипел он простуженным басом.

-Да, Малой, - уже с прохода, сказал Худой, - что опять в сучью хату кинут – не понтуйся, таких на «Дружбе» нет, это наша зона. Здесь закон правит. Настоящий закон, а не бумажный.

Худой ушёл, а Лёха ощутил, как снова проваливается в сон.

После он пытался вспомнить, что происходило в камере, но, почему-то, воспоминания неизменно выводили его на картины вечного ворчания Старого, отчего-то, в такие моменты  частенько вспоминался тренер, зал, эти два придурка, Васька с Маринкой…, Маринка симпатичная всё-таки…, может потому и вспоминаются именно они? Потому что соскучился по жизни нормальной, по женщинам, потому что не хочет он помнить эти мёрзлые стены карцера и вообще всё, что окружает его сейчас? Прячется в приятных воспоминаниях и фантазиях, чтобы не свихнуться от той реальности, что окружает его сейчас. Что ж, вполне похоже на правду.

Когда оклемался и мог бы выйти на работу, он даже не поднялся с постели. В барак зашёл охранник. Встал у койки. Закурил. Протянул ему сигарету, спички.

-Ну, чё? – Спросил охранник, скурив полсигареты.

-Не начальник, давайте там уж сами, у меня на топор, аллергия образовалась. Я даже думаю, что это как-то связано с взрывом эпидемиологической ситуации в Габоне.

-С эписими…, чё за хрень ты несёшь? – Зло буркнул охранник. Лёха выпустил в потолок колечко дыма. – Короче, в отрицалы пишешься?

-Ну, как бы да. А что, набор в отрицалы приостановили, мест больше нет?

-Гы. – Охранник потушил сигарету носком ботинка и кивком показал на дверь. Лёха соскочил с кровати, накинул ватник и двинулся на выход.

Спустя полчаса, он снова смотрел на обледеневшие стены карцера.

Однако в этот раз, когда зубы начали стучать, дверь открылась.

-От братвы тебе. – Сказал охранник, бросив в камеру ватник и полный пакет.

Ватник Лёха накинул тут же, с пакетом разбирался дольше.

И был несколько удивлён, выудив оттуда бутылку водки, рюмку, булку хлеба, кусок колбасы и пачку саморазогревающегося супа. Такой благодарности и такого удивления как в тот раз, Лёха прежде не испытывал. Однако их быстро сменило благодушное, почти радостное настроение, а затем и удовлетворение – он выбрал верный путь и двигается туда, куда и хотел попасть на данный момент. В будущем, освоившись, он двинется дальше. А там ещё дальше – пока не окажется на самом верху. Вот за это он и выпил большую часть бутылки.

С посылкой от братвы, холодный карцер, не показался таким уж страшным местом.