– Дышать можете?

Крэбтри кивнул, в глазах мелькнуло что-то, похожее на сожаление, а Шавасс усмехнулся:

– Все было просто здорово! Почему-то мне кажется, что вам не придется долго тосковать в одиночестве.

Дверь за ним со щелчком захлопнулась, и Шавасс немного подождал в тишине. Он чувствовал себя более одиноким, чем когда-либо в жизни. Казалось, прошла вечность, прежде чем он услышал тяжелый топот ног по коридору и беспокойный стук в дверь.

Вот уже полгода Шавасс, как было приказано, являлся на работу, чтобы сидеть за столом в перестроенной мансарде старого дома на Сент-Джеймс-Вуд. День растягивался на то, чтобы тщательно изучить донесения со всех концов света. Очень важная работа, которую необходимо делать вдумчиво, но чертовски скучная.

А тем временем сияло солнце, небо было синим, женские платья казались короче, чем когда-либо. Он шел по траве меж деревьями, покуривая сигарету и осознавая – не первый раз в жизни, – что человеку не так много нужно, чтобы чувствовать себя полностью счастливым. Пусть даже на минуту. В отдалении часы пробили одиннадцать. Он взглянул на свои, выругался и заторопился.

Через полчаса он уже поднимался по ступеням дома на Сент-Джеймс-Вуд. Шавасс нажал кнопку звонка рядом с медной табличкой, надпись на которой гласила: «Браун и К° – импорт и экспорт».

Дверь открыл высокий седеющий человек в синей форме сержанта. Шавасс торопливо прошел внутрь.

– Я сегодня поздно, Джордж.

Вид у того был встревоженный.

– Мистер Мэллори спрашивал о вас. Мисс Фрэзер звонит вниз каждые пять минут.

Шавасс уже летел по резной лестнице, испытывая легкое волнение. Если Мэллори срочно требует его, значит, ожидается нечто важное. И если повезет, вся кипа донесений, которая накопилась на его столе, будет передана кому-то другому. Он миновал лестничную площадку и открыл выкрашенную белой краской дверь в дальнем конце коридора.

Джин Фрэзер оторвалась от ящика с картотекой – маленькая, привлекательная женщина лет тридцати, в красном шерстяном платье обманчиво простенького фасона, который очень шел к ее полной фигуре. Она сняла тяжелые очки и тряхнула головой.

– Что скажете в свое оправдание?

Шавасс усмехнулся:

– Я прогулялся по парку. Солнце светит, небо голубое, и мне казалось, что повсюду гуляют незамужние девушки.

– Должно быть, вы стареете, – заметила она и сняла трубку.

– Не следует так говорить. Юбки стали еще короче. Я все время вспоминал о вас.

Сухой далекий голос в трубке произнес:

– В чем дело?

– Мистер Шавасс здесь, мистер Мэллори.

– Пусть войдет. И в течение часа ни с кем меня не соединяйте.

Она положила трубку и обернулась, пряча в уголках рта насмешливую улыбку.

– Мистер Мэллори примет вас сейчас, сэр.

– Я люблю вас, – сказал Шавасс, направляясь к обитой зеленым сукном двери, открыл ее и вошел.

– Побеги из тюрьмы всегда были проблемой, – сказал Блэк. – Их никогда не бывает меньше двухсот пятидесяти в год.

Чарли Блэк, человек по натуре добрый, будучи главным управляющим специального отдела в Новом Скотланд-Ярде, привык, что подчиненные слушаются его указаний. Несомненно, было особое удовольствие в том, чтобы замечать, как начинают нервничать даже вполне безобидные люди, когда узнают, кто он. Но все мы созданы нашим окружением, сформированы событиями, которые случались с нами начиная со дня рождения. Блэк, на характер которого наложили отпечаток годы, проведенные под лестницей в доме на Белгрейв-сквер (его мать, овдовевшая во время Первой мировой войны, служила там кухаркой), неловко заерзал в кресле.