А у него была потребность жить — возмездие. Он нуждался в ней настолько, насколько ненавидел и презирал ее. Столь же искаженный, какими были их отношения, Жак нуждался в моментах товарищеского участия.

Физически они были ближе теперь, неразделенные океаном. Она пока была вдали от него, он мог только следить сквозь пространство. Но теперь она была намного ближе. Он возобновил свои усилия, зовя ее все время, стремясь лишить ее сна.

Когда у него получилось успокоить боль и голод и просто остаться тихой тенью в ее уме, то она заинтриговала его. Ее ум был очень острым, даже блестящим. А способ размышления походил на метод машины, обрабатывая информацию с невероятной скоростью. Она, казалось, была в состоянии отрешиться от своих эмоций; возможно, она не была способна испытывать чувства. Он восхищался ее разумом, тем как она думала, способом, с помощью которого сосредотачивалась полностью на своей работе. Она исследовала болезнь, казалась поглощенной поиском лечения. Возможно, это была причина, почему он часто видел ее в слабо освещенной комнате, покрытой кровью, с руками, похороненными глубоко внутри тела. Женщина проводила эксперименты. Это не извиняло отвращение от того, кем она была, но он мог восхититься ее твердой целеустремленностью. Она была в состоянии отложить свою нужду во сне, в хлебе насущном на долгое время. Он чувствовал ее потребность, но она полностью концентрировалась на том, что делала и, казалось, не признавала крики своего тела о нормальной заботе.

Казалось, не было никакого смеха в ее жизни, никакой реальной близости ни с кем. Это было странным для него. Жак был не уверен, когда это начало беспокоить его, но он понял, что это так. У нее никого не было. Она сконцентрировалась только на том, что делала. Конечно, он не потерпел бы присутствия другого мужчины в ее жизни; он стремился бы разрушить любого, кто подошел бы к ней. Он объяснил это себе тем, что если бы с ней был мужчина, то они должны были бы быть в сговоре, заставляя его страдать. Он часто негодовал на себя за желание поговорить с нею, но у нее был интересный ум. И она была всем для него. Его Спаситель. Его Мучитель. Без ее присутствия, без слияния с ее умом, он был бы полностью безумен и знал это. Она невольно поделилась своей странной жизнью с ним, дала ему что-то, что помогало сконцентрироваться хоть на чем-то, своего рода товарищеские отношения. Как бы нелепо это ни звучало. Она думала, что Жак заперт в гробу. Она думала, что в безопасности от его мести. Но она создала монстра и теперь должна была почувствовать его движения, его силу, растущую с каждым их контактом.

Он нашел ее снова месяц спустя, а возможно, год спустя, он не знал, его это не волновало. Ее сердце стучало в страхе. Как и его. Возможно, именно эта подавляющая интенсивность ее эмоций разбудила его. Боль была мучительна, голод охватывал его, и все же его биение полностью соответствовало ее, и он не мог найти достаточно силы, чтобы дышать ровно. Она боялась за свою жизнь. Кто-то охотился на нее. Возможно другие, которые помогли предать его, теперь принялись за нее. Он подобрался, ожидая, отодвигая боль и голод так, как он научился за эти годы. Никто не навредит ей. Она принадлежит ему. Только Жак мог решить, жить ли ей или умереть, и никто больше. Если бы ему удалось «увидеть» врага ее глазами, он смог бы уничтожить его. Он чувствовал свою власть, просыпающуюся в нем, свой гнев, столь сильный, столь мощный при мысли, что кто-то мог бы отнять ее у него, что это удивляло его.

Картина была ясна. Она была в каком-то убежище, одежда и мебель разбросаны вокруг нее, как будто была борьба, или кто-то обыскивал ее имущество. Она пробегала по комнатам, хватая по пути какие-то вещи. Он мельком увидел непослушные рыжие волосы, шелковистые, мягкие, яркие. Он хотел коснуться этих волос. Погрузить свои пальцы в их густую массу. Обернуть их вокруг ее шеи и начать душить ими. Спрятать свое лицо в них. Тогда изображение ушло, его сила истощилась, и он вдруг бессильно упал в свою тюрьму, неспособный достучаться до нее, помочь ей, увидеть, что она была в безопасности.