– Вот и молодец, – приговаривает она, вроде как Мишке, но больше себе под нос.

А довольный Мишка младший по горнице расхаживает и выдает:

– Первым в баню пойду, – говорит. – Сам затопил, сам мыться буду. Первым.

Подсаживается к бабе Маше, обнимает ее за сухонькие плечики – маловата старушка, всего ничего полтора метра плюс платок. Та все не может вдеть нитку в иголку: глаза совсем плохи стали.

– Я же, мама, первый раз в баньке по черному буду мыться.

– А с чего это ты решил, что она по черному? – Спрашивает баба Маша и сует кончик нитки в рот: облизать его, так полегче должно вдеться.

– Так разве не по черному? – Удивляется Мишка младший. – А чего ж тогда дым повалил?

– Какой такой дым? – Напрягается баба Маша.

– Так черный. Баня то по черному.

– Да не по черному у меня баня! – Возмущается баба Маша. – Самая обыкновенная у меня баня! Без дыма!

– Так откуда ж он тогда там взялся? – Не унимается Мишка младший.

– Так ты мне и скажи, откуда у тебя там дым взялся! – Чуть ли не кричит баба Маша. – Баня то не по черному.

Вскакивает с лавки. Бросает нитку на стол, иголку спешно в стену втыкает – авось не потеряется. Выскакивает на улицу.

Младший зять за ней.

– Может, все ж таки по черному, мама?

– А, ты меня еще учить будешь, – отмахивается баба Маша. – Что ль я своей бани да не знаю?

В баню забегает, а та, и действительно, словно по черному: все в дымище, дышать нечем. Одно единственное маленькое оконце открыла баба Маша, двери нараспашку и ну дым выгонять: веником его, веником да под зад.

На печку смотрит и Мишке зятю младшему кричит:

– Заслонку то открывать нужно, золотой мой человек!

– Что? – Не понимает тот, а в дым не идет: то ли боится, то ли стыдится.

Вышла баба Маша. Откашлялась. Посмотрела сурово на младшего зятя.

– Заслонку у печки, говорю, кто открывать будет?

Младшему зятю стыдно: даже баню не сумел растопить. Вот ведь неумеха какой!

– Мама! Мама! – В сердцах он говорит теще. – Я в следующий раз натоплю! Нормально натоплю! Не сердись, мама.

Баба Маша рукой на него машет (только бы удержать лицо сердитым: уж до чего потешный зятек, как на такого и сердиться?):

– Не надо мне следующего раза. Так и не помоюсь в жизть!

Домой пришел младший зять только через два часа. Где гулял, о чем думал – леший его знает.

Сел у окошечка и говорит:

– Ты лучше к нам в город приезжай, мама. Там не надо баню топить: вода в кране сразу горячая. Заберешься в ванну и лежи сколько угодно.

Баба Маша усмехается:

– Это ты мне лежать предлагаешь?

– А то.

– В ванне?

– В горяченькой.

Вздыхает баба Маша:

– Плохонько ты меня знаешь, зятек. Ишь чего: полежать мне предлагает! На том свете полежу, а сейчас некогда!

– Ой, какая ты, мама, – только и находит что ответить Мишка младший.

В город к Мишке младшему и Лиде баба Маша как то ездила. Да, было дело.

Вот говорят, что есть города и побольше Тихвина. Бабе Маше все одно – муравейник, он и есть муравейник, большой ли, маленький ли.

Там днем и ночью только и есть, что шум. Шум от соседей, шум от машин, даже дом – и тот словно шумит своими стенами. А вдохнешь воздух поглубже, и не получится: легкие, нос, глотка – все забьется пылью и дымом.

Пробыла у Лиды с Мишкой младшим баба Маша ни много, ни мало – три дня. В первый день приехала, во второй страдала, в третий уехала. Лида просила хоть на недельку задержаться, да какое там: бежать от шума, да побыстрее!

Пучнинские потом расспрашивали все: что в городе видела, куда ходила, с кем говорила.