Дэвид Митчелл. Тысяча осеней Якоба де Зута
К, X и Т с любовью
Авторское предисловие
Порт Батавия на острове Ява был штаб-квартирой голландской Ост-Индской компании, или ОИК (на голландском — Veerenigde Oostlndische Compagnie, или VOC, буквально «Объединенная Ост-Индская компания»). Отсюда корабли ОИК уходили в Нагасаки, сюда же и возвращались. Во Вторую мировую войну японцы, оккупировавшие Индонезийский архипелаг, переименовали Батавию в Джакарту. Даты в романе приводятся по лунному календарю, который может отставать от григорианского от трех до семи недель, в зависимости от года. Поэтому «первый лень первого месяца» соответствует не 1 января, а другой дате между концом января и началом февраля. Годы упоминаются под японскими названиями. В тексте, в соответствии с обычаями японцев, сначала указывается имя рода.
Часть первая. Невеста, для которой мы танцуем Одиннадцатый год эпохи Кэнсей 1799 год
Глава 1. ДОМ КАВАСЕМИ, НАЛОЖНИЦЫ, НАД НАГАСАКИ
Девятая ночь пятого месяца — Госпожа Кавасеми? — Орито встает коленями на потертый грязный матрас. — Вы меня слышите? Из рисовой заводи за садом доносится лягушачья какофония. Орито протирает влажной тряпкой блестящее от пота лицо наложницы. — Она почти не говорит. — Служанка держит лампу. — Уже много часов… — Госпожа Кавасеми, меня зовут Аибагава. Я акушерка. Я хочу помочь. Глаза Кавасеми раскрываются. Она еле слышно издыхает. Глаза закрываются. «Она очень устала, — думает Орито, — даже боится умереть сегодня». Доктор Маено шепчет через муслиновые занавески: — Я бы хотел сам проверить предлежание ребенка, но… — Старый врач выбирает слова очень осторожно. — Но, видимо, это запрещено. — У меня четкие указания, — заявляет мажордом. — Ни один мужчина не имеет права касаться ее. Орито поднимает окровавленные простыни и видит, как ей и говорили, обмякшую ручку младенца, по плечо торчащую из влагалища Кавасеми. — Вы когда‑нибудь видели подобное предлежание? — спрашивает доктор Маено. — Да, на гравюре в голландской книге, которую переводил отец. — Это я и хотел услышать! «Наблюдения Уильяма Смелли»? — Да. Доктор Смелли называет это… — Орито переходит на голландский… — «выпадение руки». Орито обхватывает вымазанное слизью запястье плода в поисках пульса. Маено спрашивает ее, опять на голландском: — Ваше мнение? Пульса нет. — Ребенок мертв, — отвечает Орито на том же языке, — и мать тоже скоро умрет, если ребенок не выйдет. — Она касается кончиками пальцев вздутого живота Кавасеми и ощупывает бугор вокруг запавшего пупка. — Это был мальчик. — Она становится на колени между раздвинутых ног Кавасеми, мимоходом отметив, какой узкий у нее таз, и принюхивается к разбухшим половым губам: она чувствует солодовый запах смеси свернувшейся крови и экскрементов, но не вонь разлагающегося плода. — Он умер час-два тому назад. Орито спрашивает служанку: — Когда отошли воды? Дар речи еще не вернулся к служанке: она была потрясена, услышав иностранный язык. — Вчера утром, в час Дракона, — каменным голосом отвечает экономка. — И вскоре после этого у нашей госпожи начались роды. — А когда в последний раз ребенок бил ножкой? — Сегодня около полудня. — Доктор Маено, вы согласны с тем, что младенец находится… — она опять использует голландский термин: — …в «поперечном тазовом предлежании»? — Может быть, — отвечает доктор на загадочном языке, — но без осмотра… — Ребенок припозднился на двадцать дней или больше. |
