|
Сил еще хватило позвать: "Циля! Кирилл! -- однако кто же услышит сквозь заткнутые подушками окна... -- Все-таки рядом коньки отбрасываю, -- еще смог подумать он, -- все-таки к родному рядом..." Он уже не слышал, как захлопали двери, не видел, как выскочили две темные фигуры, и только в самый последний миг осознал, что над ним склонились два любимых лица. "Все-таки, кажись, узнали", -- прошелестело тамбовской листвой в голове, после чего из него мощно стал выходить какой-то горячий поток, и этот же поток, как бы изливаясь из него, тут же и вздымал его ввысь, и он уходил все выше, оставляя под собой географию колымского скованного льдом побережья. ГЛАВА XIII МИТИНГ В МОЛМИ Экое, право, чудо эти новые долгоиграющие пластинки: на одной стороне двадцать пять минут Сороковой симфонии Моцарта! Блаженный моцартовский час царил на чердаке в Кривоарбатском переулке. Сандро сидел у холста, интенсивно, почти как дирижер, работал кистью. В эти минуты он забывал о том, что почти слеп, и ясно впечатлял новое и ярчайшее, хотя слегка все-таки по краям размазанное воплощение Нининого цветка. "Ну что ж, он теперь хотя бы не видит, как я старею, -- говорила Нина илке в такие вот минуты, когда они вдвоем лежали с сигаретами на антресолях. -- Или, скажем так, почти не видит". Лежание с сигаретами на широченной, застеленной тифлисским ковром тахте стало любимым времяпрепровождением сдружившихся после несчастий прошлого года женщин. Часами они теперь могли беседовать, повернувшись друг к другу, поставив между собой пепельницу, телефон, чашки с кофе, а нередко и пару отменных "наполеонов" из "Праги". Если Нине звонили. илка брала книгу и читала, краем уха прислушиваясь к саркастическим интонациям матери. Эти интонации немедленно появлялись у Нины, как только звонил кто-нибудь из братьев писателей. На какую бы тему ни шел разговор, голосом она невольно как бы старалась передать одну кардинальную идею: все мы не что иное, как полное говно, уважаемый коллега. Полгода уже прошло после того, как Елку привезли в черном автомобиле с Николиной горы, и вот только сегодня, под январскую серую и ветреную погоду с налетающими по крышам к окнам мастерской снежными вихрями, она заговорила о Берии. -- Если ты думаешь, что он там меня терзал, то очень ошибаешься, -- вдруг сказала Елка матери. -- Он мне все время в любви объяснялся, знаешь ли. Включал свою американскую радиолу и под классическую музыку читал стихи, часто Степана Щипачева... -- Пытка, пострашнее многих, -- вставляла тут Нина. -- Брал мою руку, целовал от ладони до локтя, -- продолжала Елка, -- и читал: "Любовью дорожить умейте, с годами дорожить вдвойне..." Иногда что-то по-грузински также читал, и это звучало даже красиво. Когда выпивал, пускался в какие-то туманные откровения: "Ты моя последняя любовь, Елена! Я скоро умру! Меня убьют, у меня столько врагов! Я имел тысячи женщин, но никого до тебя не любил!" Вот в таком духе, воображаешь? -- Голос Елены дрогнул, ладонью она прикрыла глаза и губы. |
