Изменить размер шрифта - +
От имени судьбы эти варианты предлагались деду внуком. От
ее же имени дед осекал внука:
     -- Перестань болтать! Двигайся!
     -- Не дури, дед!  Зачем тебе это собрание говенное? -- Борис с тревогой
поглядывал на благородный профиль Бориса Никитича. -- Ну, вот видишь, что на
шоссе творится?
     Судьба  явно принимала его аргументацию. Впереди  на  обледенелом шоссе
случилось  ЧП:  какая-то  машина   съехала  в  кювет,  скопились  грузовики,
ворочался кран, каждую минуту все залеплялось налетающими эшелонами снега.
     -- Ну, вот  видишь, дед, -- говорил  Борис IV, -- пока не поздно, давай
разворачиваться.
     Борис  Никитич III уже  не  без  некоторого  раздражения отмахнулся  от
внука. Вскоре и за ними скопились грузовичье и фургоны, и развернуться стало
невозможно.
     Простояв в пробке  не менее  сорока минут,  они прибыли  с  опозданием.
Борис  Никитич сразу прошел в  президиум.  Боря  же, за  неимением свободных
мест,  сел в  проходе  на ступеньку. Он  ловил на  себе  озадаченные взгляды
студенческого  актива,  в том числе тревожный и  влюбленный взгляд  комсорга
потока  Элеоноры Дудкиной.  С  какой это стати чемпион явился на собрание по
осуждению "убийц  в белых  халатах"? Стараясь  не обращать  внимания на  эти
взгляды,  он смотрел на бледное лицо деда во  втором ряду президиума. "Бабка
права, -- думал он, -- с  ним происходит  что-то особенное. Этот  мрак может
стоить ему жизни".
     Майка, ставшая теперь частой гостьей в Серебряном Бору, заметила вчера,
как дед, раскрыв  газету, увидел там  свою подпись  под  письмом академиков,
осуждающих  клику  вредителей  и заговорщиков  из  еврейского  "Джойнта".  С
газетой Борис Никитич немедленно прошел к себе в кабинет и позвал туда Мэри.
Очень долго они были вдвоем за закрытыми дверьми. Майка успела уже  погулять
с маленьким  Никитушкой  и  Архи-Медом,  а  разговор старых супругов все еще
продолжался,  временами  на  высоких  тонах,  но неразборчиво. Она еще долго
помогала тете Агаше с бельем и с готовкой, а старики все не  выходили. Часто
звонил телефон, глухо слышался официальный голос Бориса Никитича. Тетя Агаша
в сердцах  бросала  полотенце, стучала кулачком по столу:  "Зачем  он трубку
берет?! Ну зачем он трубку берет?!" Наконец  двери открылись, и бабушка Мэри
вышла с  громкой  фразой: "А вот  этого уж совсем  не  надо  делать!"  Потом
появился  Борис Никитич, он  был, как  ни странно, в полном  порядке и  даже
оживлен. Спросил  у Майки, где,  по ее  мнению, может  сейчас пребывать  его
внук.  Майка  сказала,  что,  по  всей  вероятности,  легендарный  спортсмен
находится сейчас в своей  резиденции на улице Горького, готовится к экзамену
в обществе  Элеоноры  Дудкиной и  других влюбленных  в него студенток. Борис
Никитич рассмеялся:  "Вам ли, Маечка,  ревновать его к каким-то студенткам!"
-- то есть по-джентельменски сделал замечательный комплимент. И тут вдруг ты
явился на своей фашистской колымаге, Борька-Град, и мы все вместе ужинали, и
это было так замечательно, хотя у Мэри и  у Агаши очень дрожали пальцы, чего
ты,  конечно, не заметил.
Быстрый переход