Короче говоря. илочка повзрослела и теперь после школы перед
музыкальным уроком не упускала возможности забежать домой, в Гнездниковский,
чтобы сменить опостылевшую коричневую, с черным фартучком школьную форму на
мамину жакетку с плечами, как не забывала и подкрасить ресницы, чтобы
оттенить исключительное, градовско-китайгородское лучеглазие.
Уже половина ее жизни, то есть восемь лет, прошла без отца. Папа
вспоминался как друг-великан, с которым вечно куролесили, возились и
хохотали. Вспыхивали и пропадали яркие картинки раннего детства:
папа-лыжник, папа-пловец, папа-верблюд, то есть это когда едешь у него на
плечах от озера к железнодорожной станции, папа-мудрец объясняет
"Дон-Кихота", папа-обжора съедает целиком сковороду макарон с сыром,
папа-вечный-мамин-кавалер подает поэтессе Градовой шиншилловую шубу в виде
обыкновенного драп-пальто, одергивает фрак в виде спинжака -- отправляются
на новогодний бал в Дом литераторов... "Как Сам, как Сам! -- помнится,
кричал папа. -- Ну, разве вы не видите, что я, как Сам, во фраке?"
Мама и Еленка, вслед за ней, от смеха умирали. Только много лет спустя
илка узнала, что под словом "Сам" имелся в виду Сталин. Оттого мама и
"умирала", что вообразить Сталина во фраке было невыносимо. Конечно, было бы
еще смешнее, если бы папа тогда просто говорил: "Я сегодня, как Сталин, во
фраке", однако он вполне разумно не произносил этого, боясь, что на
следующий день в детсаду дочка будет показывать сверстникам "Сталина во
фраке". И не ошибался, конечно: Елка помнила, что она и в самом деле потом в
детсаду прыгала и кричала, как оглашенная: "Сам во фраке! Сам во фраке!"
Слова "погиб на фронте", которые она писала в графе "отец" при
заполнении школьной анкеты, никогда не доходили до нее в их подлинном
смысле, то есть она никогда не представляла себе, что тело ее отца было
истерзано пулями и истлело в сырой земле. "Погиб на фронте" сначала
означало, что он просто исчез, что он, конечно, где-то есть, но никак не
может до нее, своей единственной дочки, добраться. Она видела, как мама
тайком плачет в подушку, и сама, подражая ей, плакала в подушку, будучи,
однако, в полной уверенности, что эти слезы в конце концов помогут папе
найти дорогу обратно. С возрастом она поняла, что он уже не доберется, что
его нет, и все-таки мысль об истреблении его плоти никогда ее не посещала.
Вдруг появился старший брат. То есть не полный старший брат, а
двоюродный, но зато какой великолепный, Борька IV! Они мгновенно сдружились,
частенько даже ходили вместе в кино и на каток. |