Изменить размер шрифта - +
Низкий голос, будоражащий что-то очень далекое, почти
забытое, мальчишеское, в глубинах отставного диверсанта...
     Здесь под небом чужим
     Я как гость нежеланный
     Слышу крик журавлей,
     Улетающих вдаль...
     Всякий  раз он напивался, когда ее видел и слышал, и всякий раз почти в
отчаянии  ощущал какую-то дичайшую  недоступность этой,  по  всей  видимости
весьма доступной, особы.
     Нужно  к чертовой матери все  это  послать, говорил он себе и  довольно
успешно все это томящее, развратное, высасывающее к чертовой матери посылал,
забывал,   тем  более   что  московская  его  жизнь  становилась  все  более
интенсивной: институт, спорт, моторы,  околоспортивные  девчонки, выпивоны в
мужских компаниях... Месяцами он не появлялся в близлежащей (30 секунд  ходу
по  прямой)  гостинице,  однако  потом   вдруг,  будто  из  морского  мрака,
белоголовый вал возникал  и  швырял его прямо к подножью  ресторанной сцены,
где  стояла  в луче  фонаря Вера  Горда,  где она  поднимала к золотоволосой
голове обнаженные руки, голосом своим как бы держа ритм всего биг-бэнда.
     Молча лежат в песках верблюды,
     И в тишине безлюдной
     Ночи медленной нет конца...
     Весь ее репертуар состоял  из полузапрещенных  песен, которых уж ни под
каким предлогом не услышишь по радио или в концертах, ритмы блюза и танго, с
сильной нотой российско-цыганской  романтики, словом, самая  что  ни на есть
"ресторанщина", а рестораны в те годы хоть и существовали, однако всенародно
считались капищами греха, пережитками капитализма.
     В кругах  ресторанных  завсегдатаев,  то  есть людей  не  идеальных,  с
которых  не  следовало брать  пример подрастающему  поколению, о Вере  Горде
говорили:  "Вы слышали, как  Горда поет "Караван" Айвазяна?  Это, знаете ли,
нечто!"
     ..."Хорьх" шел  к намеченной цели с  опущенным  боковым стеклом.  Борис
этого  не замечал  и  весь покрылся инеем и  снегом. Вспоминалось даже нечто
блоковское: "кружится снег, мчится мгновенный век, снится блаженный брег..."
При  всем моторном  направлении  ума не  чурался иной раз  в  захламленности
квартиры подцепить с полки томик стихов из маминой коллекции. Она, наверное,
там и русские стихи забыла,  зачем ей теперь русские  стихи? Не заметил, как
вдруг совершенно протрезвел  и оробел. Не надо мне  туда идти.  Ну  что туда
идти на посмешище? Ну как я к ней подойду,  что  скажу? Простите, Вера, но я
вас  хочу. Но  это же  совершенно немыслимо  --  от меня к ней. Любой барыга
может ей так  сказать, будет  нормально. Для меня  -- абсолютно ненормально.
Чудовищно. Немыслимо. С  девчонками все  это  получается естественно  и  как
будто   между   прочим,   а   эта   блядь  почему-то  за  каким-то  барьером
недоступности...
     Был уже  почти час  ночи. Надо домой  пилить,  повыть в  одиночестве  и
отключиться.
Быстрый переход