Губы, да, конечно же, губы ее, которые шептали в микрофон эти пошлейшие
дурманящие слова. Длинные ногти вцепились ему в затылок, Вера Горда
заметалась, будто пытаясь сорваться, убежать, а он тут же слился с ее
судорогой, как бы умоляя ее каждым новым ударом остаться со своим
"мальчиком", с "Боренькой"... И вот наконец с торжествующими воплями, словно
встреча союзников на реке Эльбе, подошел триумф, и не воробушком проскочил,
а длился взмахами и клекотом, будто полет орла, и переливался постепенно в
блаженнейшую и нежнейшую, безгрешную благодарнейшую заливную пойму.
Когда и это прошло, он почувствовал мимолетный стыд -- чем я лучше того
Николая? Но тут же отогнал его -- разве это можно сравнить с той гадостью?
Они лежат теперь рядом, не прикасаясь друг к дружке, оба еще в верхней
одежде и в туфлях.
-- Сколько вам лет, Борис? -- спросила она.
-- Двадцать четыре, -- ответил он.
-- Боже мой! -- вздохнула она.
-- А вам, Вера?
-- Тридцать пять, -- хохотнула она. -- Что, испугались?
-- Я не хочу, чтобы вы были моложе, -- пробормотал он.
-- Вот как? Это интересно. -- Она начала подниматься, свесила ноги,
встала, -- Ой, вы мне там все порвали, все мое дорогое белье...
Он вытащил из кармана пачку с переломанными сигаретами, нашел обломок
подлиннее, чиркнул спичкой.
-- Там, в шкафу, -- сказал он, -- еще осталось много хорошего белья, и,
по-моему, ваш размер...
Тут он испугался, что сказал, кажется, слишком много, что она сейчас
начнет расспрашивать, от кого осталось, что и как... Горда, однако, ничего
не сказав, зажгла ночник, открыла шкаф, подцепила пальцем что-то из
маменькиного белья, присвистнула -- неплохо! -- юмористически и весело
посмотрела на него. Он засмеялся радостно: ах, как с ней, наверное, будет
легко!
Она посмотрела на себя в зеркало, все еще в шубке, в концертном платье
с помятым и задранным подолом.
-- Ну и ну, -- опять присвистнула она. -- Изнасилованная
тридцатипятилетняя певица... -- Затем она приблизилась к телефону, набрала
номер, проговорила: -- Меня сегодня не будет, -- и тут же повесила трубку.
-- Кому вы звонили? -- спросил Борис и тут же устыдился вопроса: она
меня ни о чем ведь еще не спросила, а я уже лезу в личную жизнь.
-- Какая разница, -- с легкой печалью сказала она. -- Ну мужу.
От этого "ну мужу" ему опять захотелось немедленно затащить ее в
постель. С восхищением он наблюдал, как она двигается по комнате, снимает
шубку, змеей вылезает из серебристо-черного платья.
-- У вас, наверное, тут и ванна работает? -- вдруг спросила она с
какой-то странной, как бы несколько задирающей и в то же время униженной
интонацией. |