|
- Это стихи Ибсена, - сказала она. - Знаю... И Мегрэ продекламировал окончание поэмы: И ты ко мне вернешься, Прекрасный мой жених. Тебе верна останусь, Тобой лишь буду жить... И все-таки комиссар чуть не улыбнулся, глядя на брюки, которые Анна не выпускала из рук. Это было так неожиданно, даже трогательно, эти романтические стихи в серенькой обстановке студенческой комнаты. Жозеф Питере, длинный и тощий, плохо одетый, со светлыми волосами, которые никак не укладывались, несмотря на старания, со слишком большим носом и близорукими глазами... Прекрасный мой жених... И этот портрет провинциалочки с ее воздушной, слащавой красивостью! Ничто не напоминало здесь волнующей обстановки из драмы Ибсена, героиня не взывала к звездам! Она по-мещански списала готовые стихи: Тебе верна останусь, Тобой лишь буду жить. Она и в самом деле оставалась верной, она и в самом деле ждала! Несмотря на Жермену Пьедбёф! Несмотря на ребенка! Несмотря на проходящие годы! Мегрэ стало как-то неловко. Он окинул взглядом стол, на котором лежал зеленый бювар, стояла медная чернильница, должно быть, чей-то подарок, и пластмассовые ручки. Он машинально открыл один из ящиков комода и увидел в картонной коробке без крышки любительские фотографии. - У моего брата есть фотоаппарат. Молодые люди в студенческих фуражках. Жозеф на мотоцикле, рука на ручке газа, словно он собирался рвануть с места... Анна за роялем... Еще одна девушка, более тонкая, более грустная... - Это моя сестра Мария. И вдруг он увидел маленькую фотографию для паспорта, унылую, как все подобные снимки, из-за резких контрастов черных и белых тонов. На ней была девушка, такая хрупкая, миниатюрная, что ее можно было принять за девчонку. Огромные глаза чуть ли не во все лицо. Она была в какой-то смешной шляпке и, казалось, с испугом смотрела в аппарат. - Это Жермена, правда? Сын был на нее похож. - Она была больная? - Не очень здоровая. Перенесла туберкулез. Зато у Анны здоровья хватало! Крупная и крепко сбитая, она отличалась удивительной уравновешенностью. Она наконец положила брюки на кровать, покрытую стеганым одеялом. - Я сейчас был у нее. - Что они вам сказали?.. Должно быть... - Я видел только акушерку... И малыша... Она, словно стесняясь, не стала задавать вопросов. Держалась скромно. - Ваша комната рядом? - Да, у нас общая комната с сестрой... Комнаты были смежные, и Мегрэ открыл дверь, ведущую в спальню девушек. Она была светлее, потому что окна выходили на набережную. Кровать была уже застелена. В комнате царил полный порядок, вся одежда была убрана. Только две тщательно сложенные ночные рубашки на обеих подушках. - Вам двадцать пять лет? - Двадцать шесть. Мегрэ хотел спросить ее, но не знал, как задать этот вопрос. |
