Впрочем, если она так дорожила тем, чтобы все знали, что у нас есть деньги,
что мы богаты, то не потому, чтобы богатство без всего, богатство без добродетели, являлось в глазах Франсуазы высшим благом, однако и
добродетель без богатства тоже не была ее идеалом. Богатство являлось для нее как бы необходимым условием добродетели, при отсутствии которого
добродетель оказалась бы лишенной достоинств и прелести. Для Франсуазы они были настолько нераздельны, что в заключение она наделила добродетель
качествами богатства и, наоборот, стала требовать от добродетели некоторого комфорта и находить в богатстве нечто назидательное.
Закрыв довольно поспешно окно, - иначе мама, казалось, "разбранила бы ее на чем свет стоит", - Франсуаза начинала со вздохами убирать с
кухонного стола.
- Есть Германты, которые проживают на улице Ла Шез, - говорил камердинер, - один мой приятель у них работал: служил вторым кучером. И я
знаю одного парня, - он мне не приятель, а зять моего приятеля, - который отбывал в полку службу с псарем барона Германтского. "И после этого,
подите ж: это не мой отец!" - приговаривал камердинер, имевший обыкновение напевать модные мотивы и пересыпать свои речи свеженькими шутками.
Франсуаза, с ее усталыми глазами уже пожилой женщины, которая притом видела все из Комбре, в неясной дали, различила не шутку,
заключавшуюся в этих словах, но то, что шутка должна была в них заключаться, так как они выпадали из связи речи и были брошены с особенной силой
человеком, которого она знала за шутника. Вот почему она улыбнулась с видом благожелательным и ослепленным блеском остроумия, как бы говоря:
"Ох, уж этот Виктор: неисправим!" Впрочем, она была счастлива, ибо знала, что выслушивание подобного рода острот отдаленным образом связано с
теми благопристойными светскими удовольствиями, ради которых все торопятся приодеться и выходят из дому, рискуя простудиться. Наконец, она
считала камердинера своим другом, ибо он беспрестанно с негодованием возвещал ей об ужасных мероприятиях против духовенства, затеваемых
республикой. Франсуаза еще не поняла, что самыми жестокими нашими противниками являются не те, что нам противоречат и пробуют нас убедить, а те,
что преувеличивают или измышляют известия, способные нас огорчить, старательно избегая давать им хотя бы видимость оправдания, которая уменьшила
бы нашу боль и внушила бы, может быть, легкое уважение к политической партии, которую они непременно хотят изобразить нам, чтоб нас совсем
доконать, одновременно и беспощадной и торжествующей.
- Герцогиня наверно в родстве с ними всеми, - сказала Франсуаза, возобновляя разговор о Германтах с улицы Ла Шез, как возобновляют
музыкальную пьесу в andante. - He помню, кто-то мне говорил, что один из тех Германтов женился на кузине герцога. Во всяком случае, это из одной
и той же "ветви". Великий это род Германты! - прибавила она с почтением, основывая величие этого рода одновременно на многочисленности его
членов и на блеске его славы, как Паскаль основывал истину религии на разуме и на авторитете Писания. Ибо, зная одно слово "великий" для
обозначения обоих качеств, Франсуаза воображала, что они составляют нечто единое; ее словарь, подобно некоторым драгоценным камням, имел кое-
какие изъяны, затемнявшие также и мысли Франсуазы.
- Спрашиваю я себя, не будут ли они те самые, у которых есть замок в Германте, в десяти лье от Комбре? Тогда они должны быть тоже
родственниками ихней алжирской кузине. |