Очевидно, многоуважаемая дама забыла о моем заявлении, или, наоборот, очень хорошо помнила.

Одна знакомая (вместе рожали, потом ходили некоторое время друг к другу) однажды высказалась: «Ты мне очень нравишься, совсем не похожа на еврейку». Она имела в виду вовсе не внешний вид. Я посмотрела в ее блекло-невинные, слабо отражающие мыслительный процесс, глаза и только вздохнула.

Пришла к нам в КБ новая сотрудница — Нина. Полная, с квадратообразной фигурой, но — красивое лицо с синими глазами и острый язык. Это был тот редкий случай, когда я могла возненавидеть человека.

Анекдоты про евреев — это каждый день и желательно в моем присутствии. Ладно. С чувством юмора у меня иногда проблемы. Заходит молодой парнишка из лаборатории (кстати, евреев у нас работало много) и призывает нас всех встать и сделать зарядку (как раз она по радио звучала).

Нина встала и, подбоченясь в крутые бока, заявила:

— Ну, ты, еврейский засранец, будешь еще мне указывать! Парень сделал вид, что ничего не слышал. Многие поднялись и стали делать зарядку. Но ни-к-то ни-че-го не сказал.

Антисемитизм — личное дело каждого. Не любишь — не люби. В нашей стране «семитофобия» сколько лет негласно поддерживалась?

Ну что об этом говорить! Мир не изменишь, он давно сложился. И люди сложились, с младых ногтей впитав: еврей плохой, такой-сякой.

Вот такие-сякие евреи и двинулись в Эрец Исраэль, когда Горбачев ворота открыл. Что они здесь увидели, и что получили (или не получили), это другая тема. Непростая.

Но. не буду врать и сгущать краски. На работе я чувствовала себя вполне комфортно (за редкими вышеописанными случаями) и каждое утро шла туда с охотой. Жалела тех женшин, которые утром постанывали: «Ох, опять я сюда пришла! Как надоело!». Мне не надоедало. Всегда тянет незаконченная работа, а потом с интересом принимаешься за новую. И общение с разными людьми — где ты его, сидя дома, возьмешь? Утром хочется туда, вечером — сюда, домой. Тем более что подруга обещала зайти.

Мои подруги — полный интернационал: армянка, еврейка, почти еврейка (то есть, не знает, к какой из двух сторон себя лучше отнести), русская, русская.

Рассказывать о подругах не буду. Хорошо «изобразишь» — окажется, недостаточно хорошо, плохо — упаси Бог. Я их всех люблю. И часто вспоминаю наши «девичники» (как здорово посидеть без мужей!), или беседы тет-а-тет.

Мы знали друг о друге всё и были больше, чем родственницами. А если одной из них приходилось тяжко — советы так и сыпались на ее голову (вопрос — нужны ли они ей, главная её задача ведь — высказаться).

Прощаясь, они надарили мне сережек (люблю висюльки в ушах), а одна, уже на вокзале, сняла со своей руки серебряный перстень с хризолитом и отдала — на счастье!

Надеваю сережки — вспоминаю, надеваю на палец перстень — вспоминаю. И просто так вспоминаю тоже.

Началась очередная фантасмагория. Деньги обесценивались со скоростью звука. Сегодня ты на эту сумму что-то купишь, завтра бумажек понадобится вдвое больше. Зарплата менялась каждый месяц, но за ценами не поспевала.

Была у нас в конструкторском отделе «касса взаимопомощи». В каждую получку мы исправно — годами! — вносили в нее, когда рубль, когда два. Я шутила: собираю на ресторан, когда пойду на пенсию. И вдруг мы все побежали на другой этаж — выходить из «кассы». Теперь эти накопленные деньги выглядели жалкими копейками, какой смысл их там держать! Получила я свои 180 рублей. В перерыв купила в киоске «Сникерс» — как раз хватило. И съела его сразу целиком. Съела ресторан. И, смеясь, рассказывала об этом.