Съела ресторан. И, смеясь, рассказывала об этом.
Конечно, это было смешно. Получали тысячи, и их не хватало. Я еще не знала, что скоро мы все будем «миллионерами», и миллионов тоже будет не хватать. А потом опять все станут «тысячниками», и всё пойдет по новому, еще худшему, кругу — но это уже без меня.
Кстати, о «Сникерсах». Когда я в первый раз его купила, то разрезала дома всем по кусочку — очень дорогой он был вначале. А потом уже, через какое-то время спрашивала у дочки: «Тебе какую купить шоколадку — «Баунти», или другую?» Напробовались тогда всяких заморских продуктов, и постепенно пришли к выводу: всё наше, российское, гораздо вкуснее! И конфеты, и колбаса — если качественная. А качество резко пошло вверх. Продавщицы на городских рынках (а рынков стало множество) уговаривали, заглядывали в глаза — купите! — и предлагали всё попробовать! Те же самые продавщицы, которые еще недавно в магазинах с таким удовольствием нам хамили, не скрывая своего высокомерия и презрения. Теперь всё переменилось, и они очень полюбили своих покупателей. Но мы их — нет. Потому что все было слишком недавно, и мы еще не успели простить их.
Мы позже всех простим. Когда будем жить в другой стране. Во время нашего отъезда уже был расцвет «рынка», и мы уежали от изобилия, от доступности многих продуктов и вещей, а книг сколько появилось! Мы с трудом раздали свои книги, собиравшиеся годами, — такие книги были у всех, продали нашу замечательную «стенку» и спальню, и много вещей раздарили. Наш отъезд случился за две недели до августовского «обвала» (98-й год). Мы словно чувствовали, что это кажущееся благополучие временно и очень неустойчиво, и этот «обвал» не успел нас накрыть своей черной лапой.
Мы успели продать свою «кооперативку», выстраданную финансово и обустроенную мужем, и вывезти полученные за нее деньги. Нам просто повезло.
Но все это случилось несколько позже.
Да, мало с ними забот, они еще и болеют. Насморки, кашли, «пиратурка» — дочь так в маленьком возрасте говорила, — это ерунда. Мама закапает, папа банками измордует бедного ребенка. Иногда смилостивится и заменит на горчичники. Хрен редьки не слаще. «А-а-а!.. Горячо-о, снимите, уже хватит!». Жестокосердный родитель (это и я тоже) не снимает и смотрит на часы. Вместо добрых слов: «Потерпи, дружочек, еще минуточку», дружочек слышит грозное: «Еще десять минут!».
Но ведь бывают не только кашли, насморки и «пиратурки». Случаются аппендициты. Оба аппендицита я проспала.
Сын ночью приходит в нашу спальню, будит меня и жалуется: «Живот болит. Вот здесь». Где здесь — понять трудно. И мамочка говорит: «Потерпи до утра. Наверное, к утру пройдет». А сама — бултых в недосмотренный сон. Папа что-то бурчит и поворачивается на другой бок.
Утром — ай-яй-яй!… Ребенок ноги подогнул и не дает до себя дотронуться. «Скорую-ю!».
Ребенка разрезают, отрезают лишнее, выходит врач и говорит: «Вовремя привезли, мамаша, — флегмонозный, еще бы чуть-чуть, и перитонит».
Точно так же и во второй раз. С маленькой разницей: муж в отъезде, лечит гастрит в Трускавце, восьмилетняя дочь по этому случаю радостно бегает спать ко мне на двухспальную кровать.
«Живот болит, — заявляет она посреди ночи, — вот здесь». Я просыпаюсь и трогаю живот. Говорю убежденно: «К утру пройдет. Наверное, в школе что-то плохое съела». Беру ее за руку и благополучно засыпаю. Дочь иногда тихонько постанывает. Ей не хочется опять будить маму.
Утром уже знакомая картинка, и я ору в телефон: «Скорую! Скорее!!». |