|
Чем серьезнее укрепляется королевская власть, тем больше желающих. Девицам иногда удавалось меня развлечь… правда, не более того. Некоторые придворные фантики мужского пола в надежде на привилегии, титулы и земли изображали, бывало, что ради моей любви готовы на такие вещи, которые даже чудесный Питер считал развратом. Но – меня по‑прежнему тошнит от проституции. В последние годы я часто не мог заснуть по ночам и сидел в своем любимом кабинете в обществе Агнессы и Рейнольда – перебирал старые жемчужные четки, с которых совсем стерся перламутр, а сами жемчужины потрескались. И все три тени ко мне приходили в такие ночи: Нарцисс с его переменчивыми кроткими глазами, в ожерелье, завязанном узлом, Магдала – ледяной ангел в малиновом берете с соколиным пером, ухмыляющийся Питер на полу рядом с креслом, поставив локти на мои колени…
Жизнь без них иногда приобретала привкус абсолютной безнадеги. Я просто работал. Как всегда. Пока неделю назад я не заметил это в своем лице, когда смотрел на отражение в зеркале. То‑то Дар жжет меня без видимого повода… А вечером пришел Оскар. В последнее время мне странно на него смотреть. Я постарел, рядом со мной его безвременье еще парадоксальнее. Я помню время, когда он казался мне запредельно старым, потом – моим ровесником. Теперь Оскар кажется мне юным. Смешно… – Мой дорогой государь, – говорит. Какая печаль, подумайте… – Мой бесценный государь, я должен вам сообщить… – Ну, – говорю, – что ж вы замялись, Князь? Я же не слепой и не дурак. Отметка рока? Он взял мою голову в ладони – поток Силы прямо в душу, ах, прах побери, сколько раз я это видел: любезность уходящему. И темная капля – из угла глаза, по снежному лицу. Князь, вы плачете? – Ты, Оскар, меня отпустишь, – говорю. – Ты, конечно. Только через несколько дней, когда я попрощаюсь с детьми и закончу дела. Я позову. – Безумный мальчик, – говорит, – ты об этом так рассуждаешь… – Прикажешь бояться? Может, еще каббалу на зеркале нарисовать против Приходящих В Ночи? Он рассмеялся. Вздохнул – я ощутил лицом его дыхание, мороз, ладан. – Государь мой великолепный, лучший в мире, не имеющий равных, – говорит. – Мой сердечный друг, ты по‑прежнему не хочешь выпить моей крови? Стать властелином Сумерек, равного которому мир не знал? Ух, и заманчиво же это было! Или – было бы? Я вспомнил, как мой Питер когда‑то сказал: «Проживу человеком – и умру как человек». Может, моя человеческая смерть приведет мою душу туда, где я встречу их, думаю. Может, став вампиром, я обреку себя на одиночество и рутину на лишнюю сотню‑другую лет. Нет уж. – Это будет сердце? – спрашиваю. Оскар только кивнул. – Почти у всех некромантов сердце сгорает рано, – говорю. – Я знаю. Так вот, придешь на зов и возьмешь мою жизнь. Я был королем людей – им и останусь. Тебе можно довериться? Лицо Оскара показалось мне совсем человеческим, когда он пообещал: – Вполне, ваше прекрасное величество. Мне больше не о чем писать. Я доволен, несмотря ни на что. Возможно, меня ждут Те Самые для последнего разговора по душам – но я ничего не боюсь. Я сделал все, что хотел. Я сделал Междугорье великой державой, уважаемой соседями до нервных спазм. Я вернул земли, которые принадлежали нашей короне издавна. Я всю жизнь беспощадно истреблял тех, кто хоть чем‑то угрожал моей стране – и на сегодняшний день у нее не осталось внутренних врагов. Те Самые честно выполнили договор. Я стал великим королем, ненавидимым народом, с дурной славой и тяжелой памятью. Но мне удалось кое‑что вырвать из их лап. У меня были минуты настоящего счастья. |
