– Я отмотаю немного, – сказал рабби Давид, останавливая демонстрацию. Натаниэль не успел возразить, а потом махнул рукой: в крайнем случае, посмотрит еще раз.

Господин Каплан прекратил перемотку и снова пустил фильм. На этот раз оператор сосредоточился на событиях, происходивших в огороженном специальными стойками квадрате, посередине синагоги. Рядом с бимой стояла кушетка, на ней лежала женщина, укрытая по самый подбородок темно-красным бархатным покрывалом, на котором золотым шитьем были изображены скрижали с заповедями и тексты благословений – Розовски не стал их читать, тем более, что в поле зрения камеры попадали не все слова.

Лицо лежавшей было чрезвычайно бледным. Грубые черты: крупный нос, чересчур близко посаженные глаза, сросшиеся над переносицей брови. В глазах бился страх. Впечатление это усиливалось тем, что женщина то и дело нервно облизывала пересыхающие губы.

При этом руки, лежавшие поверх покрывала, были неподвижны. Едва заметную дрожь можно было отнести за счет непрофессионального оператора.

Стояла напряженная тишина, изредка прерывавшаяся сдержанным покашливанием.

Послышались шаги, и в огороженный квадрат вступили двое: нынешний хозяин Натаниэля рабби Давид Каплан, его отец, которого Розовски сразу узнал, за ними еще восемь человек. Все были в молитвенных талесах, с черными коробочками тфиллин, закрепленными на лбах и руках.

– Миньян, – негромко пояснил рабби Давид. – Перед началом процедуры необходима особая молитва, ее текст был предложен рабби Хаимом Виталем в начале XVI столетия. Она читается по-арамейски, так что не удивляйтесь, если не все поймете.

Собственно, Натаниэль и не собирался вслушиваться в гортанный напевный говор, с его точки зрения просто служивший видеоряду своеобразным, вполне органичным фоном.

Неожиданно воцарилась тишина. Рабби Элиэзер Каплан, высокий, могучего сложения человек с белоснежной бородой и в таком же ослепительно-белом талесе шагнул вперед и склонился над лежавшей женщиной. Он протянул ей какую-то толстую книгу небольшого формата. Женщина осторожно взяла томик и чуть не уронила его. Руки ее дрожали. Рабби Элиэзер раскрыл книгу на нужной странице, негромко сказал:

– Читай. Только не торопись и не волнуйся.

– Девяносто первый псалом, – объяснил г-н Каплан-младший. – Молитва, защищающая от действия нечистой силы.

Женщина начала читать – дрожащим грудным голосом, старательно выговаривая каждое слово. Рабби Элиэзер стоял перед ней, заложив руки за спину и внимательно глядя в лицо. Видно было, что он чего-то ждет.

Камера показала лицо читавшей женщины. Вдруг по нему прошла мгновенная судорога.

– Смотрите, смотрите, – прошептал г-н Каплан. – Внимательно смотрите!

Но Розовски и без напоминания смотрел во все глаза.

Лицо Юдит Хаскин исказилось совершенно непостижимым образом. Словно к каждой, даже крохотной мышце, кто-то привязал невидимую нитку и дергал, заставляя несчастную женщину то кривить рот, то ухмыляться жутким образом, таращить глаза.

Зрелище было отвратительным и страшным.

На губах Юдит выступила пена. Она оскалилась и вдруг закричала, вернее, завыла. Кто-то из присутствовавших на церемонии тоже громко вскрикнул – видимо, от неожиданности.

Натаниэль и сам почувствовал себя неважно и с трудом преодолел желание вцепиться в подлокотники.

С экрана неслась чудовищная брань, выкрикивавшаяся визгливым, сдавленным голосом, совершенно не похожим на тот, которым женщина минутой раньше читала псалом.

– Ч-черт… – растерянно прошептал он.