В тот вечер мы вспоминали первые дни нашей дружбы. Он, как обычно, затронул тему своей карьеры, и я сказал, что у него есть все основания для гордости, потому что мало кому из обыкновенных адвокатов удается достичь таких вершин за столь короткий срок. Он самодовольно улыбнулся, а потом, с присущей только ему теплой интонацией в голосе, ответил, что обязан своим успехом мне.

— Ну что ж, — произнес я, — я и в самом деле рекомендовал вас на некоторые должности, когда это было в моих силах, но все же...

— Вы помните наш первый разговор, в тот день, когда я составлял для вас бумаги?

— Конечно помню. Тогда вы давали мне наставления о том, как...

— Точно! Ах вы, старый плут! Чтобы я, деревенский мужлан, ничтожный адвокатишка, наставлял городского доктора! Учил его как себя вести!

Я ничего не ответил. Его слова привели меня в замешательство, потому что в тот день я ничего ему не рассказывал, поскольку еще не был уверен в его искренности.

— О, я отлично вас понимаю. — Он рассмеялся. — Конечно, вы не могли называть вещи своими именами, вам пришлось походить вокруг да около, убедиться, что я отреагирую правильно...

Он подмигнул мне и улыбнулся. Чудовищная ненависть охватила меня, я уставился на него, чувствуя, как мои пальцы впились в подлокотники кресла, но потом понемногу расслабился и вновь обрел уверенность в себе.

Он не осуждал меня, его разум, моральные убеждения — словом, все те качества, которые в целом составляют характер, проявлялись в нем с самого начала. Возможно, их следовало бы развить, возможно также, что наследственность и окружение повлияли на них не в лучшую сторону, но все они были видны уже тогда, во время того давнего, первого разговора.

Во всяком случае, он не выдал меня, не изменил мне ни на йоту. Другим — возможно, но не мне.

В противном случае все пошло бы по-другому.

Он слегка нахмурился, вид у него сделался озадаченный и немного смущенный. Он вновь повторил свою фразу о том, как я ходил вокруг да около и ждал, что он проявит свое отношение.

— Скажите, Хэнк, что вы тогда подумали, что чувствовали в душе?

Он пожал плечами:

— Вам нет нужды спрашивать, вы отлично знаете, как я отношусь к таким вещам.

— Но тогда, в самом начале, — настаивал я, — мне действительно хочется знать.

Он развел руками:

— Я был как все, Джим, как все остальные люди, как большинство. Знаете, я занимал некую выжидательную позицию, когда хочется не принимать никаких решений, но знаешь, что этого не избежать, и понимаешь, что это будет не так просто. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, потому что трудно подобрать слова, которые...

— Понятно, — ответил я. — Надеюсь... то есть, наверное, вы так себя и чувствовали тогда.

— Да, — произнес он и потом снова: — Да.

Он с некоторым беспокойством всматривался в мое лицо, но так и не сумев разгадать мои мысли, рассмеялся своим грубоватым, поощрительным, дружеским смехом.

Как ни сердечно звучал его смех, но в нем была слышна готовность мгновенно перейти в другую тональность. И маска веселости, которую я видел на лице своего друга, могла без всякого перехода смениться выражением важности, серьезности и рассудительности.

Я тоже рассмеялся — вместе с ним, но на самом деле над самим собой. Комната содрогалась от нашего смеха, его раскаты переполняли ее и, вырвавшись в окно, поднимались к ночному небу.