— С Кузьмой-то? Ну, прямо особого знакомства у нас не случилось, но так, шапочно… Знаю, жалобы на него градоначальнику шли. Тот ещё жук! Самым умным себя считал. Не люблю я этаких-то. Хотя о покойниках не принято говорить нехорошо, да только слов-то из песни не выкинешь. Ежели бы была жива его жена, покойница, Янина Яковлевна, то такого «шкандаля» не вышло бы.

— Вы и жену его знали?

— А как же! Вот жену-то как раз я и знала. Два дома-то её были, это она их в приданое Кузнецову принесла. Он-то кроме погон ничего и не имел. А как взял богатую жену, так сразу и армию задвинул куда подальше.

— Вот что, Марта Иоганновна, а не желаете ли составить завтра мне компанию на похоронах Кузнецова?

Госпожа Раухвельд внимательно посмотрела в глаза Шумилову. Уголки её губ сложились в понимающую улыбку, и она произнесла светским тоном, словно Шумилов пригласил её в театр или на пикник:

— Ну, отчего же. С удовольствием.

Из головы Шумилова не выходила вся эта история, связанная с арестом Чижевского. Перебирая в уме все возможные варианты, Алексей Иванович вновь и вновь приходил к одному и тому же умозаключению, ставившему его в тупик: следствие должно располагать какими-то очень весомыми уликами против Чижевского. «Если только его арест — не ложная тревога, и он уже не отпущен, значит обвинение исходит вовсе не из банального соседства номеров Кузнецова и Чижевского. Видимо, есть что-то кроме совпадения места и времени», — решил Шумилов.

7

Ровно в 23.00 Шумилов, как и обещал, стоял на углу Невского проспекта и Надеждинской улицы. Из-за низкой облачности Луны не было видно, ночь выдалась холодная и сырая, точно в октябре. После прошедшего вечером дождя небо так и не очистилось, и теперь тучи чёрным одеялом висели прямо над крышами домов. Редкие прохожие, подняв воротники пальто, прыгали по тротуарам, боясь замочить ноги в лужах, а призрачный жёлтый свет газовых фонарей выхватывал из сумрака их ссутуленные силуэты. Зловеще чернели тени в наглухо закрытых воротами подворотнях и оконных проёмах зданий. «Лето кончилось», — с тоской думал Шумилов, топчась на углу. Десять шагов в одну сторону, десять шагов — в другую.

Наконец, подъехала коляска, из неё выглянула дама и поманила Шумилова рукой. Он запрыгнул внутрь, и экипаж повёз парочку к Знаменской площади.

Если бы Шумилов не знал наверняка, что перед ним Анна Григорьевна Проскурина, он ни за что не узнал бы в этой даме свою вчерашнюю собеседницу. Светлые волосы, кудрявыми локонами спускавшиеся из-под шляпки с вуалью, чрезмерная косметика, неуловимо, но явственно преобразившая лицо, кружевной костюм слишком тесно, по строгим меркам хорошего вкуса, облегавший ладную фигуру — всё в этой женщине было теперь иначе, чем вчера. Алексей Иванович отметил про себя эту разительную перемену, но замечаний вслух высказывать не стал, приписав её исполнению своей же давешней просьбы изменить внешность.

Экипаж остановился перед входом в гостиницу. Важный швейцар с достоинством распахнул двери и пропустил пару в просторный холл. Алексей огляделся. Прямо и наверх вела лестница, застланная широкой ковровой дорожкой, справа находилась стойка портье, а налево — коридор, через который можно было попасть в ресторан и располагавшийся рядом буфет. На свободном пространстве холла разместились три кожаных дивана с низенькими столиками перед ними, большие зеркала и пальмы в кадках.

Шумилов, поддерживая под локоток свою даму, подчёркнуто корректно подвёл её к одному из диванов, усадил, а затем вальяжной походкой направился к стойке портье. Тот в свою очередь поднялся с кресла и с искательной улыбкой на лице закивал полночному визитёру.