Хорошенькая такая девочка у неё родилась, глазки голубые… А через полгода она ещё одно письмо прислала, представьте, на свадьбу приглашала. Но я ограничилась подарком. С тех пор я о ней больше ничего не слышала.
— Я сильно подозреваю, Агнесса Яковлевна, что после Варвары у Кузьмы Фёдоровича пассии стали сменять одна другую с завидной регулярностью, — предположил Шумилов.
— Я этого не знаю. Но думаю, что люди не меняются, — она устремила глаза куда-то вдаль, вспоминая прошлое. — А вообще… наверное, это Господь покарал его так за грехи. Руками других людей, конечно, руками этого самого убийцы… Причинённые зло и обида имеют свойство возвращаться и обрушиваются с десятикратной силой на голову того, кто их сотворил. Скажете, неправда?
— Отчего же? Скажу, правда. Имею перед глазами множество примеров такого рода. Агнесса Яковлевна, а Кузьма Фёдорович был хорошим домовладельцем?
— Пока была жива Янина, домами занималась она, это было её приданое. А после её смерти Кузьма Фёдорович вышел в отставку и принялся сам руководить. Приказчиков сменил — дескать, воровали. Я с тех пор, как с ним разругалась, ничего про его дела не слышала.
— Агнесса Яковлевна, а теперь последний вопрос: где в последнее время жил Кузнецов с дочерью?
— Вас интересует точный адрес? Литейный, дом 60. Это как раз дом из приданого, они там все годы прожили.
Шумилов поднялся, заканчивая разговор. Вдруг Борщёва проговорила:
— Послушайте, Алексей Иванович, заберите у меня визитные карточки Кузнецова.
— Простите? — не понял Шумилов.
— Я забрала у Машеньки целую пачку визитных карточек отца. Выбросить их как-то жалко — вроде бы память о человеке, хранить — незачем, да и жгут они карман. Заберите, а-а?
— Дочка не обидится? Всё же память об отце, каким бы он ни был.
— Не обидится, — решительно проговорила Агнесса Яковлевна. — Вырастет, поймёт, другими глазами на папашу посмотрит.
— Что ж, давайте сюда карточки, — Шумилов протянул руку. — Не знаю, правда, для чего они мне, но пусть полежат у меня.
Забрав у женщины пачку отпечатанных на лощёной бумаге визиток, с неразрезанной покуда типографской тесьмой, Алексей Иванович попрощался с Борщёвой.
— Спасибо, Агнесса Яковлевна, за то, что нашли силы ответить на мои не совсем скромные, возможно, вопросы. Не смею вас больше задерживать, боюсь, что и без того отнял ваше время, — с чувством проговорил Алексей. — При возникновении каких-то вопросов по имению смело обращайтесь ко мне за советом, я всегда буду готов помочь, чем смогу. Разрешите откланяться.
И учтиво поклонившись, он направился к выходу.
«Ну, что ж, пока всё складывается, вроде бы, славненько», — раздумывал Шумилов, шагая по Конногвардейскому бульвару, мысленно перебирая события долгого дня. — «Вопрос с ценностями Кузнецова, похоже, решится сам собою. Надо сегодня же отвезти часы и деньги убитого Карабчевскому, а уж он сможет, не возбудив ненужных вопросов, передать их душеприказчику покойного Кузнецова. Для этого присяжному поверенному надо будет явиться на открытие завещания у нотариуса — как бишь его? — Сулейко. Даже если полиция и начнет допытываться, откуда взялись эти ценности и как попали в руки присяжного поверенного, тот всегда сможет сослаться на законное право не отвечать на вопросы, затрагивающие интересы его подзащитного. То-то Агафон Иванов крякнет и непременно вспомянет наш разговор на кладбище!»
Шумилов добрался до конторы Николая Платоновича Карабчевского уже почти в семь часов вечера. Шанс застать присяжного поверенного в такой час был невелик, но Алексей Иванович буквально физически ощущал, как вещи Кузнецова жгли ему карман. |