Остановил выбор на Косте Луценко. Парень что надо, правда, есть один существенный недостаток — молодой. Но это ничего, поправить можно. Степа насмотрелся в театре, как актеры меняют внешность, кажется, это не трудно. Подозвав его, отошел с ним в сторону и за дело:

— Так, Константин, тебе велено поступить в мое распоряжение. Кулик приказал. Поехали к тебе, следует провести психологическую подготовку, легенду состряпать, лицо подправить. Будем играть пьесу в моей постановке. Но сначала заедем в прокуратуру.

В прокуратуре заскочил к приятелю, кабинет был пуст. Степа нашел его в приемной, тот диктовал секретарше.

— Можно тебя на минуту? — подозвал. Когда вышли в коридор, спросил: — Кому дело по театру досталось?

— Точно не знаю, кажется, Волгиной.

— Да ты что! — воскликнул Степа. — Я пошел, извини.

Оставив в недоумении приятеля, рванул к Волгиной, в душе сомневаясь, что удастся столковаться. Она девчонка нормальная, в смысле вежливая. Только тщеславная, своенравная и высокомерная. Все доказать стремится, что трупы, убийцы и насильники по плечу слабому полу. Желание стать на одну ступень с мужчинами — не лучшая черта, а работа в прокуратуре вообще не женское дело. От этого милое создание грубеет, а оно должно облагораживать сильную половину человечества. Так нет, отпихивают мужиков от их законной деятельности!

Степа открыл дверь в кабинет. Тридцатилетняя Оксаночка с зеленовато-желтыми глазами рептилии, перед которыми замираешь, как кролик перед удавом, сидела за столом, изучая бумаги. Он отметил про себя, что в какой-то степени Куликовский прав: когда б ни пришел в прокуратуру, следователи в бумагах вязнут. Или это совпадения? Он спросил:

— Оксана, делом по театру ты занимаешься?

— Еще не занимаюсь. Дело не передали. Но буду заниматься. А что?

— У меня к тебе предложение. Я был вчера в театре, смерть видел собственными глазами, да и с Микулиным опрашивал свидетелей. Есть у меня кое-какие мысли. Ты не откажешься от моей помощи?

— Я-то не откажусь, — совсем неожиданно для Степы сказала она, отчего он мгновенно поменял о ней мнение. Волгина ему вдруг понравилась: такая симпатичная, почти красавица, очень умная. Тем временем Оксаночка скептически ухмыльнулась, что совсем не идет ей: — А тебе своей работы мало?

— Хватает, — в тон ей ответил Степа, подсаживаясь к столу. — Понимаешь, Оксана, зацепили меня эти артисты. Смотрю себе спектакль, сплю. Можно сказать, с удовольствием сплю. Вдруг артисты умирают! Я, классный опер, даже не догадался, что им и впрямь каюк. Кстати, разобраться будет не просто, я это вчера понял. Так ты согласна на помощь?

— Я что, больная? А какой с меня оброк возьмешь?

— Договоримся, — уклонился Степа, загадочно улыбаясь. — Я сначала подготовлю парня к операции, а позже заеду к тебе. Надеюсь, дело уже передадут. Идет?

— Ладно, жду.

Окрыленный Степа выбежал на улицу, где Луценко Костя слонялся по двору. В магазине купили три бутылки водки и десять пива, Степа поймал такси, и поехали домой. Костя живет в том же общежитии, где и Степа, в однокомнатной квартире гостиничного типа на восьмом этаже. Костя — аскет во всех смыслах. В его комнате нет ни одной лишней вещи, он лучший стрелок, занимается подводным плаванием, коллекционирует монеты и знает о них все-все. То, что он хороший товарищ, с которым не страшно в разведку идти, об этом и говорить не стоит. И — о горе! — не пьет. Менты пьют, это не новость, но то, что пьют поголовно все, — тоже преувеличение.

— Так, — сказал Степа, выставляя на стол, к ужасу Кости, бутылки, — готовимся к операции под названием «бомжик».