— Давай наймем паланкин, — предложил Тао Гань. — До дворца наместника довольно далеко.

Но Чао Тай промолчал. Он был занят созерцанием толпы.

— А тебе не кажется, братец, что за нами кто-то следит? — вдруг прошипел он.

Тао Гань поспешно оглянулся.

— Да вроде нет, — протянул он. — Хотя, должен призвать, предчувствия редко тебя обманывают. Ладно, поскольку судья велел вам прибыть с докладом в шесть, в запасе есть еще час, а то и чуть больше. Давай немного пройдемся поодиночке. Так сподручнее выяснять, следят за нами или нет. А заодно я смогу проверить, насколько хорошо помню город.

— Будь по-твоему. Я дойду до своего постоялого двора и переоденусь, а потом поброжу по мусульманскому кварталу. Если буду держаться северо-запада, то рано или поздно выберусь на большую улицу, что ведет на север, верно?

— Если будешь вести себя чинно и не угодишь в какую-нибудь переделку, то непременно. И погляди там на водяные башенные часы — это прелюбопытная штука. Точное время указывается благодаря цепочке медных сосудов с водой, расположенных друг над другом, как на лестнице. Вода медленно капает из верхнего сосуда в нижний. Воистину хитроумное изобретение!

— Думаешь, я нуждаюсь в таких безделушках, чтобы определить время? — хмыкнул Чао Тай. — Нет, мне вполне хватает солнца и чувства жажды. А ночью и в пасмурный день довольствуюсь последним. Ладно, встретимся позже, во дворце!

Глава 2

Чао Тай повернул за угол и, миновав мост надо рвом, вступил в город через ворота Куэй-дэ.

Протискиваясь сквозь плотную, как всегда по вечерам, толпу, тайвэй то и дело оборачивался, но его вроде бы никто не преследовал. Он оставил за спиной высокие, покрытые красным лаком врата храма Пяти Бессмертных, свернул на первую слева улицу и без приключений добрался до постоялого двора, очевидно названного в честь храма. Обветшалое здание было выстроено в два яруса. Над его крышей более чем на десять чжанов вздымалась макушка минарета мусульманской мечети.

Приветливо пожелав спокойного сна угрюмому хозяину постоялого двора, развалившемуся в бамбуковом кресле у лестницы, Чао Тай поднялся на второй ярус и проследовал к себе в комнату, расположенную в глубине дома. Там было жарко и душно, поскольку ставни единственного оконца весь день оставались закрытыми. Сняв утром эту комнатушку, Чао Тай только заскочил бросить дорожный узел на голую лежанку из широких досок. Чао, сердито ворча, толкнул створки ставень. И тотчас минарет открылся передним как на ладони.

«Чужеземцы не умеют толком построить настоящую пагоду, — усмехнулся он, — ни тебе ярусов, ни выгнутой крыши, ничего приятного для глаз! Все прямое, как палка сахарного тростника!»

Чао Тай, мурлыкая песенку, переоделся в чистую рубаху, снова приладил поверх нее кольчугу и завернул шлем, латные рукавицы и высокие сапоги воина в кусок голубой ткани, а потом спустился вниз.

На улице было очень жарко — прохладный ветер с реки не забирался так глубоко в город. Чао Тай посетовал, что из-за кольчуги не может снять куртку, и, окинув беззаботным взглядом прохожих, зашагал по улице.

Город освещали фонари ночных лавок, но людей вокруг было немного. На глаза тайвэю попалось несколько арабов, приметных белыми тюрбанами и быстрым, широким шагом. После того как Чао миновал мечеть, улицы приняли чужеземный вид: белые, покрытые штукатуркой дома без окон внизу, и свет, пробиваясь сквозь замысловатые решетки, падал лишь с верхних этажей.