- Садитесь к нам, гражданин, веселее вам будет. - И вижу, раздвигает приятелей.

Я схватил свою бутылку и пересел к ним. Все замолчали и на меня глядят. И тут я вдруг как сорвался, как с горы покатился.

- Вот видите, - говорю я, - ей есть куда пойти, а мне некуда. - И чувствую, как слезы у меня закапали и текут по усам, по бороде катятся. И я стал рассказывать, как я проигрался, как меня дети из дому выгнали, как жена дома убивается над работой. И говорю, как лаю - душат горло слезы.

- А вы выпейте, выпейте, гражданин милый, - говорит старый конюх и наливает в мой стакан.

Я глотнул пива - легче стало. И все им рассказал. Одного только не сказал: что я растратчик и что меня завтра искать будут.

- Вот, - говорю, - говорил я этому французу, а как просить станешь? Я в жизни не просил, не кланялся. Да в таком виде...

- Да, - говорит старший, - вид, можно по-старому сказать, - барин вполне.

Я боялся, что надо мной смеяться станут, и готов был и это стерпеть, но никто даже не улыбнулся. Один только сказал:

- А другую какую работу, по своей части или... Старший перебил:

- Видишь, человек не мальчик и не пьяный, значит уж есть что, зачем в конюхи просится.

Хлопнул меня по колену и говорит:

- Ну ладно, голубок, подумаем. Ты утрись. Дай-ка сюда парочку! - крикнул он официанту.

Официант огрызнулся:

- Из-за парочки вашей на штраф налетишь - выметайтесь, граждане, - время.

- Давай полдюжину! - крикнул конюх и пошел к хозяину и чуть мне головой мотнул. Я встал за ним. Он мне в ухо шепчет:

- Первое дело - надо сейчас ребятам поставить. Что у тебя есть? Часы есть?

- Черные, - говорю, - стальные.

- Даешь!

Я живо снял часы и отдал конюху. А он ушел шептаться с хозяином за перегородку.

Смотрю, волокут дюжину пива и две воблы на закуску. А у меня все внутри трясется: а ну как все это только шарлатанство одно, чтоб мои часы пропить и поиздеваться надо мной? Но я старался верить конюху, и от этого мне теплей было.

- Только поторапливайтесь, граждане, - говорит хозяин.

Все налили, стукают о мою кружку, чокаются, и все одно и то же говорят:

- Ну, счастливо!

Мы вышли из пивной черным ходом. Я все держался ближе к старому конюху. Его звали Осип. "Ну, - думаю, - сейчас скажут "спасибо" и кто куда, а меня оставят на тротуаре". Так и жду. Был первый час ночи, народ бойко ходил по улицам, и я боялся отбиться от Осипа.

Вдруг он остановился и обернулся к товарищам.

- Ну, вы, друзья, скажите человеку "спасибо" и, того, не гудеть. Человек из последнего расшибся, вам дюжину выставил. А мы с ним пойдем.

Все стали со мной прощаться и давили руку. Осип, полуоборотясь, ждал.

Мы тронулись с ним бок о бок.

- Ночевать где будешь? - спрашивает Осип.

Я, конечно, мог бы пойти к знакомым ночевать, но боялся хоть на минуту отпустить Осипа. Я даже взял его под руку и стал шагать с ним в ногу.

Я шел молча, боялся его расспрашивать: а вдруг как рассердится, что пристаю, и тогда все пропало. Мы шли по каким-то улицам, я не мог замечать дороги - так в голове кружились мысли, да тут повалил густой снег.

- Уж как-нибудь тебя устрою на ночь-то, - сказал Осип. И тут стал около деревянных ворот. Мы стоим оба белые от снега.

- Ты, главное дело, не робей. Валиком, валиком, гляди - на дорогу выкатился. А? Верно я говорю? - И стукнул меня по плечу.

И тут я увидел, что мне надо ему все рассказать. И я сказал, что я проиграл казенные деньги, что меня завтра искать будут... А Осип перебивает меня:

- Да ты брось, брось, милый, и так знаю, с первых слов видать было: не в себе человек. Ладно уж. Дома-то языком не бей.

И застучал в ворота.