Вот и сегодня вечером немецкий посол собирался навестить Аишу, чтобы поужинать с ней и, возможно, остаться на бал, который она давала у себя в замке по поводу дня рождения своего дядьки Ефана. Гиберт ни разу еще не видел дядьку, но по разговорам знал, что это очень образованный и знатный мужчина, пользующийся непререкаемым авторитетом и властью. И немецкому послу хотелось познакомиться с ним поближе, ибо он предполагал, что найдет в Ефане достойного собеседника.

В то утро Гиберт, как и обычно, после трапезы пошел в свой небольшой кабинет, чтобы к обеду разобраться со всеми делами и после недолгого сна, придающего сил, идти к Аише. Дел было не так много, но все они были связаны с кропотливыми и долгими подсчетами. А считать Гиберту не нравилось. Еще со школы. Были, конечно, у него счетоводы, но когда дело касалось денег, Гиберт никому довериться не мог. Он и себе‑то доверял с трудом: руки, одурманенные блеском золота, могут независимо от мозга запихнуть за пазуху много лишнего, за что потом вовек не расплатишься.

Несколько часов Гиберт раскладывал на столе стопки монеток, считал их, записывал результат, к нему прибавлял прошлый, выводя таким образом итог.

И вдруг его потревожили.

– Герр фон Клауссенц… – с выражением великой покорности на лице в кабинет протиснулся лакей Ганс. Это был маленький, неприметный немец, ходивший всегда в потрепанной ливрее, с седым клоком волос на самом затылке и глубокими морщинами на щеках, что придавало ему сходство с породистой собакой. Ганс был невероятно робок, а когда врал, то жутко краснел, чем это самое вранье и выдавал. Именно поэтому он до сих пор не смог выбиться в люди и прозябал в лакеях, когда его соратники, с которыми он начинал, давно имели собственных лакеев и прислугу, ездили в каретах, запряженных четырьмя, а то и пятью лошадьми!

– …к вам… м‑м‑м… э… посетители!

– Посетители? – изумился Гиберт, поглядывая на часы, – в такой час? Кто же это?

– Я не знаю, – пожал тощими плечиками Ганс, – странная… м‑м‑мн… э… пара. Девушка‑немка и старик!

– Нищие с базара, просящие милостыню?

– Непохоже, герр фон Клауссенц. Одеты богато и требуют немедленного с вами свидания! Иначе грозятся ждать у ворот резиденции, пока вы не выйдете на улицу!

– Что за неожиданные визитеры посреди недели?

Посол, решительно отложив перо, встал. Ганс опасливо попятился назад, упершись спиной в дверь и нашаривая рукой дверную ручку:

– Они ждут за воротами, repp посол. Велите впустить?

– Обыскать и впустить под охраной двух солдат! – распорядился Гиберт.

Ганс услужливо помог ему надеть фрак, застегнул все пуговицы и проворно юркнул в дверной проем отдавать распоряжения.

Гиберт, в голове которого все еще дрожал лик короля Фердинанда, выбитый на одной стороне монет, прошел в приемную комнату и распорядился принести вина. Милостыню у иностранцев просили в Назараде особенно охотно. Обычно он давал пару монеток, чтоб отвязались и ненароком не убили при бунте в городе. Но сейчас ему почему‑то не хотелось ничего давать попрошайкам (хоть и хорошо одетым), и он приготовился напоить их вином, да и только.

Двери распахнулись, и в комнату вошла молодая прекрасная женщина.

Гиберт обомлел. Не будь он влюблен в Аишу, его сердце тотчас и без оглядки пленилось бы той, которая стояла пред ним! Стройная фигурка, милое личико, длинные черные волосы и пронзительный взгляд! Да, она не могла быть попрошайкой! Это была женщина чистых кровей и наверняка из высшего общества!

Следом вошел дедушка, тоже шикарно одетый, с горделивой осанкой и дорогой тросточкой в руке. У деда был орлиный нос и накрахмаленный парик.

– Кого имею честь принимать? – осведомился Гиберт немного осипшим голосом, не сводя с женщины глаз.