В нашу перепалку решительно вмешался Ермаков:

– Полковник, вы принуждаете свидетеля к даче ложных показаний. Порядочные люди так не поступают.

Голубков кивнул мне:

– Объясни ему насчет порядочности. Как джентльмен джентльмену. А я не могу. Я не джентльмен. В контрразведке джентльмены не служат.

Голубков закурил и сделал вид, что все остальное его не касается.

– Выходит, ему за это ничего не обломится? – спросил Сивопляс.

Голубков промолчал. Пиратский шрам на лице Сивопляса покраснел. Он неловко потоптался на месте, сказал:

– А я видеокамеру принес. Думал, мало ли. Ту пленку я стер, – объяснил он мне.

Положил камеру на стенд и спросил:

– Разрешите идти, товарищ полковник?

– Идите.

Сивопляс сгорбился и двинулся к выходу. Неожиданно походка его стала скользящей, тигриной. Он развернулся в прыжке с мгновенным взмахом руки, в воздухе что‑то свистнуло, мелькнуло блесной. И прежде чем я успел сообразить, что к чему, Артист уже словил этот блеск ладонью левой руки перед самым лбом генерал‑лейтенанта.

По инерции прыжка он перекатился по полу и схватился за руку, из которой хлестнула кровь. Мы кинулись к Артисту. Док разжал его пальцы и вырвал из ладони окровавленную блесну.

Это был мини‑нож «Робинзон» из комплекта ножа выживания «Оборотень‑2». Тот самый, который Муха потерял в помещении дизельной электростанции. И сейчас «Робинзон» был использован не как отвертка или пила по металлу, а в своей функции метательной пластины «сякэн». И если бы не ладонь Артиста, эта пластина сидела бы у генерал‑лейтенанта в голове. Не в смысле в уме, а в смысле в мозгах.

– Флибустьер, твою мать! – взревел Артист. – У меня от тебя сплошные неприятности и никаких удовольствий!

– Я тебя все равно достану, – пообещал Сивопляс генералу. – Ты от меня и на том свете не скроешься! Там тебя уже ждут! Понял?

Он круто развернулся и двинулся к выходу. У двери обернулся:

– Так и будет! А если не так, то все равно так! И вышел.

– Я должен вас поблагодарить, – сказал Ермаков Артисту. – Вы спасли мне жизнь.

– Я нечаянно, – ответил Артист, пока Док перевязывал его руку подвернувшимся полотенцем. – Если бы успел подумать, не стал бы.

– Двигай, – сказал Док. – Мы в санчасть. Док и Артист ушли. Голубков повертел в руках черную пачку с золотым двуглавым орлом.

– Все. Меняю, к чертовой матери, эти сигареты. Для меня они слишком патриотичные.

– Что‑то не получилось? – спросил я. Он только рукой махнул:

– Да ничего не получилось. Все эти обвинения – семечки. Отмажут его в два счета.

И все наши дела впустую.

– Ваши?

– Да, наши. И ваши. Зря Артист руку изуродовал.

Он докурил сигарету и сказал:

– Ладно. У меня для вас плохая новость, господин Ермаков. Сегодня в пять утра по московскому времени на вашей даче в Архангельском произошел взрыв газа.

– Взорвался не газ, – возразил генерал‑лейтенант. – И вы это прекрасно знаете.

– Да, не газ, – согласился Голубков. – Взорвался заряд, эквивалентный двум килограммам тротила. Вы знаете, каким образом он оказался в подвале вашего дома.

Этот подарок был предназначен вам. Но достался не вам. При взрыве погибли два неустановленных мужчины и ваш сын, лейтенант Юрий Ермаков.

Генерал‑лейтенант подался вперед:

– Вы… Этого не может быть! Его, не было на даче!

– Был.