|
Ольга сказала: – Господи! Опять эта мрачная морда! Как же они все надоели! Началось двухнедельное политическое шоу, каких россияне не видели со времени президентских выборов 96‑го года. Экс‑премьер бился как лев. Грозным рыком отгонял всбесившихся шавок. Яростно защищался. Яростно нападал. Уходил с трибуны и вновь на нее возвращался. Бесстрашно стоял на думской трибуне, как на мостике корабля, пробивавшегося через двенадцатибалльный шторм бушующего говна. Ольга сказала: – Господи! Да как же ему самому не противно? Ему ссат в глаза, а он – божья роса! – Ссут, – поправил я. – И ссат, и ссут, – ответила Ольга. – Писяют, – сказала Настена. Ольга сказала: – Господи! Ты‑то зачем это смотришь? – Вы же не даете мультики. Ольга сказала: – Господи, неужели он предложит его в третий раз?! * * * Один и тот же телеспектакль все смотрели по‑разному. Непосвященные – поражаясь. Полупосвяшенные – со снисходительным интересом. А посвященным полностью был только один человек. Президент. Он никогда не смотрел телевизор подолгу. А тут смотрел. * * * Вечером 15 сентября напряжение достигло высшей точки. В Думе ждали письма из администрации президента. Третья попытка означала разгон Думы. Экс готовился к решающей схватке. Он не сомневался в победе. Потому что знал прикуп. Опасную историю с провалом программы «Феникс» удалось замять. Единственный человек, показания которого могли вызвать олимпийский гнев президента, как‑то очень своевременно умер в ЦКБ от заражения крови. И уже ничто не могло помешать экс‑премьеру снова встать у кормила России и повести ее по новому курсу. Он смотрел в зеркало на свое тяжелое лицо и с удовольствием отмечал, как сходит с него холеность – клеймо бывших. * * * Страна замерла в ожидании: предложит президент кандидатуру бывшего премьера в третий раз или нет? Будет разгон Думы или не будет? Прогнутся народные избранники, как прогибались уже не раз под медвежьей лапой президента, или попрут на рожон? За неимением новостей по всем телеканалам крутили фрагменты дневной полемики и клипы. Сверкал красной от возмущения плешью Зюганов, чертом скакал по сцене Киркоров. «Ой, мама, шика дам, шика дам!» В резиденции «Русь» старый человек, выжженный страшным наркотиком власти, выключил телевизор и сказал, ни к кому не обращаясь, но зная, что каждое его слово записывают бесшумные секретари: – Президент не желает обострения конфронтации в обществе. В условиях финансового кризиса президент не имеет права думать о своем самолюбии. Президент думает о судьбе России. Поэтому президент прислушался к мнению депутатов Госдумы и решил не предлагать прежнюю кандидатуру в третий раз. Он помолчал и добавил: – Отправьте в Думу письмо, которое я подписал две недели назад. Он еще помолчал и закончил: – Вот такая получилась загогулина, понимаешь. * * * На следующий день Россия узнала имя нового председателя правительства, которому суждено было стать, как и всем российским премьерам, главным героем многосерийного трагифарса – обычного для российской политической жизни жанра. О героях прошлых серий все сразу забыли. Словно бы их и не было. А они были. И один из них долгими бессонными ночами смотрел в потолок и пытался понять: что же случилось? Почему в прикупе вместо двух тузов оказались шестерки? Почему президент отправил в Думу давно подписанное письмо не сразу, а после двух представлений, почему заставил его, своего верного соратника, съесть такую кучу говна, накупаться в говне? И только когда он узнал через своих людей в Кремле, что президенту была передана некая видеокассета, понял: президент пошутил. |
