Муха удалился для обдумывания в кусты, а Док вообще участия в обсуждении не принимал. Он сидел, согнув над «Селеной‑5» большие плечи, и выстукивал на клавиатуре «Азимута» сообщение о результатах визуальной разведки. Время от времени поднимал к голубому небу замаскированную под болотный пенек физиономию, всматривался в легкие перистые облака, как бы пытаясь углядеть в них те самые мельчайшие подробности, которых требовал Центр, и вновь склонялся над «Азимутом». Отправив очередную порцию наблюдений, ждал уточняющих вопросов, терпеливо отвечал.

Из кустов выполз Муха и поделился результатами своих размышлений:

– Я понял! Они переоделись!

– Кто? – спросил Артист, уже забывший, о чем шел разговор.

– "Черные"!

– Во что?

– Не знаю.

– Иди еще подумай, – посоветовал Боцман. Муха хотел обидеться, но не успел и рванул в кусты. Говорят, халявного сыра не бывает. Халявного шашлыка тоже.

– Тихо! – вдруг приказал Док и поднял голову. Мы прислушались. Откуда‑то сверху, с большой высоты, доносился слабый гул самолетного двигателя.

– Уже третий или четвертый раз пролетает, – объяснил Док.

Я перевернулся на спину и поднес к глазам бинокль. Успел увидеть лишь маленькое серебристое пятнышко на высоте километров семь‑восемь. Оно прошло к юго‑западу и растаяло в лучах склоняющегося к закату солнца. Инверсионного следа за ним не было. Значит, не истребитель. Скорость тоже была явно не сверхзвуковая – километров семьсот – восемьсот в час, не больше. Похоже на пассажирский самолет, но их трассы были очень далеко отсюда.

Я решил подождать. Километрах в трехстах – государственная граница. Если рейс не международный, самолет должен будет там развернуться. Значит, минут через сорок снова пройдет над нами.

Я оказался прав. Через полчаса вновь донесся нарастающий гул турбин. Я всмотрелся. Турбин было четыре – на консолях, под крыльями. Как у ильюшинских машин. Классический силуэт пассажирского лайнера. Что‑то вроде Ил‑76. И только какая‑то непонятная круглая нашлепка над фюзеляжем.

– Что это у него за тарелка? – спросил Муха, временно вернувшийся к нормальной жизни.

– Какая тарелка? – не понял Боцман. – И в самом деле тарелка.

И тут мне стало нехорошо. Тарелка. Твою мать. Тарелка!

– Глуши связь! – крикнул я Доку. – Вырубай к черту! Быстро, Док! Быстро!

Он растерянно оглянулся на меня:

– Я уже все передал. А в чем дело?

Он взял у Мухи бинокль и всмотрелся в небо.

– Господи боже! Это же А‑50! Или я ошибаюсь?

– Если бы!

Артист, Муха и Боцман, не закончившие такого высшего командного училища ВДВ, как я, и не обладавшие такой любознательностью и кругозором, как Док, с недоумением смотрели на меня, ожидая разъяснений.

Я разъяснил. А‑50, принятый на вооружение ВВС СССР в 1984 году взамен морально устаревшего Ту‑126, является самолетом дальнего радиолокационного обнаружения и управления. Он может применяться для обнаружения и сопровождения воздушных целей и надводных кораблей, для оповещения командных пунктов о воздушной и надводной обстановке, для управления самолетами истребительной и ударной авиации при их наведении на воздушные, наземные и морские цели, а также служить воздушным командным пунктом. И этому замечательному детищу Таганрогского научно‑технического комплекса имени Бериева обнаружить радиопередатчик по одному‑единственному сигналу и определить его координаты с точностью до метра – как два пальца обоссать. Что оно, возможно, уже и сделало.

– Передавай, – приказал я Доку. – «Замечен А‑50. Пролетал раз пять.