Екатерина Ивановна Шаргородская подняла голову — направо и налево называли в те времена всех девочек Екатеринами — и изумлённо вскинула выщипанные брови.

Романовна приложила палец к губам и едва слышно прошептала:

   — Мне необходимо увидеться с её высочеством...

Для пущей убедительности она вложила в руку Шаргородской увесистый золотой.

   — Помилуйте, — пробормотала Шаргородская, — время ли для визитов, великая княгиня давно в постели...

   — Очень важно, — сказала Романовна.

И Шаргородская исчезла вместе со свечой. Княгиня осталась в полной темноте и дрожа от мысли, вдруг кто-нибудь войдёт и застанет её здесь. Тем более она помнила, что эта приёмная соединялась с приёмной великого князя. А если неожиданно войдёт он сам или кто-то из его дежурных офицеров? Сразу же начнутся вопросы, допросы — она знала подозрительный и взбалмошный характер Петра.

Но тут раздвинулись портьеры, показался крохотный отблеск свечи, и Шаргородская провела Романовну через приёмную в спальню великой княгини...

Низкая широкая кровать под бархатным лиловым балдахином, четыре огромных окна, наглухо зашторенных такими же лиловыми бархатными портьерами, столики из яшмы у стен на толстых золочёных львах, небольшой письменный стол да туалетный столик возле кровати с тяжёлым трёхстворчатым зеркалом в роскошной золочёной раме из листьев винограда и золотых купидонов, выглядывавших из листвы — всё здесь было незнакомо.

Романовна с любопытством и страхом огляделась. Тяжёлая медвежья полость у кровати и огромные лиловато-коричневые ковры покрывали наборный паркет.

Расставленные неподалёку от кровати шёлковые китайские ширмы с лиловатыми и красными драконами закрывали от постороннего взгляда, вероятно, интимные подробности туалета.

Кутаясь в тяжёлый меховой халат, покрытый коричневой камкой с зелёными отворотами и манжетами, лежала на подушках великая княгиня Екатерина Алексеевна. Белый плоёный чепец туго стягивал её роскошные каштановые волосы, серовато-голубые глаза ласково и любопытно смотрели на маленькую княгиню, а небольшие сочные ало-розовые губы сразу же сложились в любезную улыбку. Она не была ни удивлена, ни смущена, казалось, она ждала появления Романовны.

   — Очень рада видеть вас, — на отличнейшем французском языке заговорила Екатерина, — даже в этот неурочный час...

Она всмотрелась в продрогшую фигурку у двери и скомандовала властным, не допускающим возражений голосом:

   — Да скиньте шубу и сюда...

Наблюдательным глазом Екатерина успела заметить и воспалённо-красные щёки, и сверкающий, возбуждённый взгляд, и вспухшие обветренные губы Романовны.

Шаргородская ловко подхватила шубу, подняла скинутые сапоги и жестом пригласила ближе к постели.

   — Сюда, сюда. — Екатерина откинула край одеяла и успела кивнуть Шаргородской, чтобы проследила за дверью.

Та неслышно выскользнула.

Живительное тепло нагретой постели сразу же согрело молоденькую княгиню. Екатерина с интересом и любопытством присматривалась к своей подруге, этой изнеженной царедворке, родной сестре её соперницы, племянницы канцлера, её злейшего врага. Что заставило эту холёную даму выскочить из постели и притащиться сюда, в холод и слякоть?

Великая княгиня хорошо знала этот свет, этот двор, его интриги и низкопоклонство.

Но по лицу её ничего нельзя было прочесть — она умело прятала свои тайные мысли и наблюдения за маской всегда улыбающейся, всегда любезной хозяйки.

   — Я вижу, вы так замёрзли, так промокли, — живо и ласково заговорила она, укрывая Романовну тёплым пуховиком, — не бережёте здоровье, огорчаете мужа, близких.