– Ах ты, падла. Я же тебя сгною, первый в атаку пойдешь, урод. Без штыка, без винтовки, с голой жопой! Я тебе устрою.

Он с размаха ударил локтем в ребро ефрейтору. Но тот, хоть и скрючился от боли, лишь ухмыльнулся без единого звука. Вот слабак. Думал, что он сейчас расплачется или будет просить о прощении. Да все идет по плану, который он, Колька, и задумал. Пускай первый в атаку, отнимет автомат и форму у фрица, перейдет нейтралку и рванет на поиски своих.

Любицкий протащил покорного Николая по улице до большой избы, где расквартировали роту штрафников. Пинком открыл дверь и под крики «здравия желаем, товарищ подполковник» швырнул упрямого парня на пол. Разговоры и смешки в избе замерли, несколько десятков глаз уставились на взъерошенного Бочкина. А Любицкий в злобе рванул с треском черный погон так, что крошечный танк из латуни улетел в угол:

– За все ответишь! Кровью смоешь! – развернулся резко к остальным пехотинцам: – Принимайте пополнение! – и вышел прочь, не оглядываясь на крепкую фигуру танкиста. Бочкин с независимым видом поднялся на ноги, всмотрелся в полумрак избы, где лица пехотинцев сливались в одно черное пятно:

– Кто главный? Рядовой Бочкин прибыл. Когда в атаку, товарищ командир?

Из-за занавески на печке раздался зычный голос взводного:

– Послезавтра наступление, успеешь еще из окопа попрыгать. Сейчас давай не ори, отбой у нас. Вещи свои сюда перетащи, танкист. Завтра винтовку получишь, на вещевое довольствие встанешь, как документы твои политрук принесет и приказ.

– Есть! – бодро отозвался Бочкин и бросился в библиотеку за вещмешком. По дороге строя планы, как же в самый короткий срок попасть на границу немецкого и русского фронтов. Ведь ясно как белый день – попали его товарищи в страшную беду у немцев. Об опасности или смерти в первой же атаке он не думал, только одна мысль засела накрепко в голове – за линию фронта, спасать друзей!

* * *

Соколов открыл глаза от тоненького голоска, который его звал откуда-то из серой темноты:

– Товарищ командир, товарищ танкист.

Он резко сел, попал ладонью в ледяную жидкую трясину и содрогнулся от осознания: он посередине болота в лесах захваченной противником территории. И снова встрепенулся, неужели послышалось, что его кто-то зовет. Не может быть, это галлюцинация. Знакомый голосок снова позвал его:

– Дядя Лексей, товарищ танкист!

– Эй, я здесь. – Голос осип и ослабел от пороховых газов, а потом и от долгого сидения на сырой мшистой площадке.

– Нашелся! – заликовал Гришка. Его щуплую фигурку танкист почти не различал в вечерних потемках, лишь по тонкому голоску угадывал примерно его расположение.

– Ты один, Гриша? Где Бабенко, Семен Михайлович, с тобой? Ушли вы от немцев?

– Дядя Семен Федьку на себе несет, тот плохой совсем. Идет позади, а меня на болото послал вас поискать. Когда вы не пришли к березе, мы на болото двинули по следам от танка вдоль берега. Ух, вы там устроили, немцы до сих пор тягачами технику таскают.

– Тише, тише, не кричи. Вдруг и здесь дозор оставили.

– Неа, – уверенно заявил мальчик. – Мы в кустах сидели, смотрели. Всех раненых и фрицев с автоматами обратно в Меловой увезли.

Соколов с облегчением выдохнул, хотя бы немцы решили, что экипаж погиб вместе с затонувшим в топи «тигром». Можно не бояться, что пустят собак по следу или цепь из стрелков на прочес леса.

– Гриша, ты можешь мне помочь? Надо веток потолще да подлиннее найти и до меня докинуть.