Стоило ему умереть, как чары мгновенно рассеялись. Многие даже вздохнули с облегчением, узнав, что их незаконные финансовые махинации остались тайной для большинства горожан. Денежные проблемы Арканджело чудесным образом трансформировались – из бедности семья буквально за одну ночь шагнула к относительному богатству. Будущее острова оставалось в тумане неопределенности, но теперь ломать головы предстояло другим: архитектурная диковина повисла в состоянии правовой неопределенности, поскольку ни родственников, ни наследников у погибшего владельца не обнаружилось. В местных газетах уже появились робкие пожелания передать Изола дельи Арканджели в собственность города. Фальконе не сомневался, что в скором времени там появятся отели и жилые дома. Судя по молчанию, с которым отнеслись к таким намекам оставшиеся Арканджело, включая Микеле, борьба за сохранение стекольного производства закончилась навсегда.

   Если что и удивляло инспектора, так это то, насколько быстро исчезло имя Хьюго Мэсситера из публичных дискуссий и частных разговоров. После первоначального всплеска интереса, подогретого сообщениями об аресте по обвинению в убийстве Пьеро Скакки, история была предана забвению. Лишь накануне в одной из газет промелькнуло сообщение о том, что тело Мэсситера отправлено самолетом в Англию. Фальконе подозревал, что и там на его похороны соберутся разве что адвокаты да бухгалтеры. Вопрос виновности тоже потерял для Венеции свою остроту. Об убийстве комиссара Джанфранко Рандаццо почти и не вспоминали, а средства массовой информации намекали на то, что смерть его стала результатом бандитских разборок и что покойный был неким образом причастен к вымогательству. Что же касается Альдо Браччи, Уриэля и Беллы Арканджело, то о них вообще никто не вспоминал. Венеция отличалась удивительной забывчивостью, которой Фальконе почти завидовал.

   Отвлекшись от прошлого, он заставил себя сосредоточиться на настоящем и посмотрел на Рафаэлу. В длинном черном платье, сшитом специально для похорон, и тонком шерстяном жакете от вечерней прохлады она держалась с невозмутимым спокойствием и казалась умиротворенной. Темные, с серебром волосы были аккуратно уложены – наверное, впервые за последние годы – и изящно обрамляли тонкое, едва тронутое морщинами лицо. Сейчас она походила на элегантную преподавательницу колледжа, которой и была бы, если бы столкнувшаяся с финансовыми проблемами семья не призвала ее из Парижа домой.

   – Что будешь делать? – спросил он.

   Она немного застенчиво улыбнулась:

   – Долго же ты формулировал вопрос.

   Голос ее был мягок, без намека на упрек, которого он, возможно, заслуживал.

   – Извини, думал о другом.

   – Конечно. Я такая невнимательная. Забыла, в каком ты положении.

   Недомогание носило временный характер, и Фальконе вовсе не собирался засиживаться в инвалидном кресле, а потому и на жалость не напрашивался.

   – Не будем обо мне. Поговорим о тебе. Что дальше?

   Рафаэла взглянула на ушедших вперед Микеле и Габриэля. Они уже стояли у пристани.

   – Братья получат свою долю денег Мэсситера. Я – свою. Указанная в контракте недвижимость достанется им. Магазин находится не в самой лучшей части города, но с деньгами положение можно поправить. Попытаются снова заняться стеклом. Их ничто не остановит.

   Кроме банкротства, подумал Фальконе.

   – А ты?

   Она грустно посмотрела на него:

   – Не знаю… У тебя есть предложения?

   Вопрос застиг его врасплох.