|
Даже теперь, вспоминая все это, я с трудом могу представить, через какой ад прошли мои родители. Наверное, они с ума сходили от беспокойства. Год спустя после моего прибытия в Лондон (и девять месяцев после того, как я очутился на улице), до меня начало доходить, как волновались мои родные. Когда я приехал в Лондон, я связался с отцом, но потом несколько месяцев не разговаривал с ним. Но как-то на Рождество я решил позвонить. Трубку взяла его жена - моя мачеха. Он отказался подойти к телефону и заставил меня ждать несколько минут - так он был зол на меня. - Где, блядь, тебя носит? Знаешь, как мы волновались о тебе, - сказал он, когда взял себя в руки настолько, чтобы все же поговорить со мной. Он не стал выслушивать мои жалкие оправдания, только орал на меня. Он рассказал, что моя мать связалась с ним, отчаянно пытаясь выяснить, где я. Это было главным доказательством, что она беспокоилась. Они с отцом вообще не разговаривали. Он кричал на меня, наверное, минут пять. Теперь я понимаю, что это была смесь облегчения и злости. Наверное, он решил, что я умер; в какой-то мере я и был мертв. Этот период моей жизни продолжался около года. В конце концов, я прибился к общественной организации, помогающей бездомным. Я останавливался в разных ночлежках. «Connections», недалеко от Сент Мартин Лэйн, был одной из них. В то время я ночевал прямо на земле на рынке по соседству. Тогда я уже попал в список «жилья для бездомных», который давал мне право на получение «защищенного жилья». Проблема была в том, что большую часть предыдущего десятилетия я жил в ужасных общагах, ночлежках, где давали постель на ночь и кормили завтраком, и в домах, где мне приходилось соседствовать с героиновыми наркоманами и любителями крэка, которые воровали всё, что не было прибито к полу. Все, что у меня было, украли в одном из таких домов. С тех пор я прятал все свое имущество под одежду и спал так. Единственное, о чем я думал - как выжить. Безусловно, мое пристрастие к наркотикам только усугубилось. Когда мне было лет двадцать шесть, все стало настолько плохо, что я попал в реабилитационный центр. Я провел там пару месяцев, приходя в себя, а потом вступил в программу реабилитации наркоманов. На какое-то время ежедневные поездки в аптеку и, раз в две недели, на автобусе в Камден, чтобы избавиться от наркотической зависимости, стали самым главным в моей жизни. Они стали моим рефлексом. Я вставал с постели и делал всё на автопилоте, словно в тумане, в котором я, честно говоря, и находился большую часть времени. Несколько раз я ходил на консультации. Я бесконечно говорил о моей зависимости, о том, как она началась, и как я собираюсь с ней покончить. Легко придумать оправдание наркомании, но я знал, что причина во мне. Абсолютное одиночество. Героин позволял мне забыть о моей изолированности, о том, что у меня больше не было семьи и друзей. Я был сам по себе и, каким бы странным и непостижимым это не показалось бы окружающим, героин был моим единственным другом. В глубине души, однако, я знал, что он меня убивает - в буквальном смысле. В общем, в течение нескольких лет я перешел с героина на метадон, синтетический опиоид, который используется в качестве заменителя в процессе реабилитации морфиновых и героиновых наркоманов. К весне 2007 я решил отказаться и от метадона и уверенно шел к этому. Переезд в квартиру в Тоттенхэме был ключевой частью этого процесса. Это был обычный многоквартирный дом, в котором жили обычные люди. Я знал, что там у меня появится шанс вернуть жизнь в нужное русло. Чтобы заплатить за квартиру я стал зарабатывать тем, что играл для прохожих у Ковент-Гарден. Получал я немного, но это позволяло купить еду и оплатить газ и электричество. А еще это помогло мне не сдаться. Я знал, что это шанс изменить мою жизнь. |
