|
Едом (красный) – не город, а прозвание, Данное Исаву, брату Иакова (Быт 25, 30).]. Мертвые имена. Мертвое море в мертвой стране, седой, древней. Древней сейчас. Она кормила древнейшее, изначальное племя. Сгорбленная старуха перешла улицу у лавки Кэссиди, цепко сжимая в когтях бутылку. Древнейший народ. Скитался в дальних краях, по всей земле, из плена в плен, плодясь, умирая, рождаясь повсюду. Земля же его лежит там. И больше не может уже родить. Мертва – старушиная – седая запавшая пизда планеты. Запустение. Седой ужас опалил его плоть. Сложив листок, сунув его в карман, он повернул на Экклс-стрит, торопясь домой. Холодная маслянистость ползла по его жилам, леденя кровь; годы одевали его в соляной покров. Что же, такие мои дела. Ранняя рань, а на уме дрянь. Не с той ноги встал. Надо снова начать упражнения по Сэндоу [272 - Упражнения по Сэндоу – Юджин Сэндоу (Фредерик Моллер, 1867-1925) – силач, выступавший с аттракционами в Дублине в 1898 г., а также выпустивший книгу «Физическая сила и как можно ее развить» (1897), где предложил систему гимнастики. Эта книга имелась у Блума (см. эп. 17).]. Стойку на руках. Кирпичные бурые дома в пежинах. Восьмидесятый так и пустует. Почему бы? Всего двадцать восемь фунтов по оценке. Тауэрс, Баттерсби, Норт, Макартур: все окна первого этажа в билетиках. Нашлепки на больном глазу. Вдохнуть теплый парок от чайника, дымок от масла на сковородке. Подойти поближе к ней, полнотелой, в теплой постели. Да, да. Стремительные жаркие лучи солнца примчались от Беркли-роуд, проворные, в легких сандалиях, по просиявшему тротуару. Вон она, вон она стремится навстречу мне, девушка с золотыми волосами по ветру. Открытка и два письма на полу в прихожей. Он, наклонившись, поднял. Миссис Мэрион Блум [273 - Миссис Мэрион – пренебрегая формальным обращением «миссис Леопольд Блум», Бойлан обращается к Молли как к свободной женщине, и муж может чувствовать себя отодвигаемым в сторону.]. Стремительный ритм сердца резко упал. Дерзкий почерк. Миссис Мэрион. – Польди! Войдя в спальню, он полуприкрыл глаза и, двигаясь сквозь теплый и желтый сумрак, приблизился к ее растрепанной голове. – Кому там письма? Он поглядел на них. Моллингар. Милли. – Письмо мне от Милли, – сказал он, следя за своим голосом, – а тебе открытка. И письмо тебе. Он положил ее письмо и открытку на саржевое покрывало у сгиба ее колен. – Тебе шторы поднять? Подтягивая осторожно шторы до половины, он видел через плечо, как она глянула на конверт и сунула его под подушку. – Хватит так? – спросил он, оборачиваясь. Она читала открытку, приподнявшись на локте. – Посылка дошла уже, – сказала она. Он не уходил; она отложила открытку и медленно, с блаженным вздохом, опять свернулась клубком. – Давай-ка чай поскорей, – поторопила она. – Совсем горло пересохло. – Чайник уже кипит. Однако он задержался убрать со стула: полосатая нижняя юбка, нечистое мятое белье; и, взяв все в охапку, положил в ноги постели. Когда он был уже на ступеньках, она окликнула: – Польди! – Что? – Ошпарь заварной чайник. Вполне закипел: пар валит из носика. Он ошпарил и сполоснул заварной чайник, насыпал четыре полных ложечки чаю и, наклонив большой чайник, залил чай водой. Поставив чай настояться, он отодвинул большой чайник в сторону и, вдавив сковороду прямо в жар угля, смотрел, как масло плавится и скользит по ней. |
