— Поверить этому не могу, — негромко произнес отставник-разведчик, пребывая в сомнении. — Может быть, ты не так его понял?

— Нет, именно так. Он называл их солдафонами и, как мне показалось, не ставил ни во что их прошлые заслуги. Он разжаловал их до уровня желторотых новобранцев, таращащих глаза на каждую новую игрушку в витрине.

— Кое-кто из сенаторов в Комитете по обслуживанию Вооруженных Сил наверняка согласился бы с этой оценкой, — заметил Алекс.

— Но и это еще не все. Когда я пытался заговорить о том, что «Медуза» была создана в Штабе Сайгона, он возразил мне и весьма недвусмысленно. Он сказал, что когда-то могло быть так, но очень недолго, потому, что, цитирую: «Солдатики в Сайгоне сами управиться не смогли».

— Это вызов. А сказал он, почему они оказались такими слабосильными?

— Нет, и я его не спрашивал. Предполагалось, что я знаю ответ.

— Да, хорошо бы. Мне все меньше и меньше нравится картинка, разрастающаяся перед нами… А как всплыли эти сто миллионов?

— Я завел разговор о том, что «Медуза» могла бы приобрести ему виллу где-нибудь за пределами страны и вне достижимости спецслужб, если нам это покажется необходимым. Его это особенно не заинтересовало, и в заключение он сказал, что если захочет, то и сам может себе купить хоть две. После этого добавил, что в Цюрихе у него лежат сто миллионов баксов, о чем, насколько я понял, я тоже должен был знать.

— Вот так просто? Лишь сотня миллиончиков?

— Да. Он сказал мне, что, как правило, банк каждый месяц высылает ему телексы, в которых представлена вся бухгалтерия. Само собой разумеется, общая сумма постоянно растет.

— Большое, уродливое, а теперь еще и растущее, — подвел итог Конклин. — Есть что-нибудь еще? Не подумай, что я сгораю от любопытства, я и так напуган до смерти.

— Оставь немного места, для двух последних страшилок… Армбрустер сказал, что, наряду с проверкой депозитов, он работает с компаниями, в которых они покупают контрольные пакеты акций.

— Что за компании? О чем он говорит?.. Невероятно.

— Если бы я начал расспрашивать дальше, то моя жена и дети были бы сейчас на поминках, но без гроба, ввиду отсутствия моего тела.

— А еще что ты узнал? Давай рассказывай!

— Наш милейший председатель Федеральной Комиссии по торговле заявил, что пресловутые «Мы» должны избавится от военных в своих рядах, поскольку через шесть месяцев «Мы» сможем контролировать ситуацию в Европе… Какую ситуацию, Алекс? О чем он говорил? С чем мы связались?

На другом конце линии воцарило молчание. Борн не прерывал его, он ждал. Дэвиду Веббу, отстраненной персоне в дальнем уголке его сознания, испуганной и смущенной, хотелось кричать и задавать вопросы, но сейчас ему здесь не было места. Наконец, Конклин ответил.

— Думаю, нам не осилить то, с чем мы связались. — Его голос в трубке звучал мягко и очень тихо, еле слышно. — Эта ниточка идет в верха. Одним нам здесь делать больше нечего.

— Черт тебя дери, здесь нет Дэвида, Алекс. — Голос Борна был почти спокоен, без признаков охватившей его ярости, смысла фразы было достаточно. — Никуда больше это дело не пойдет, по крайней мере, пока я сам не скажу об этом, а я могу этого вообще не сказать. Ты понял меня, полевик. Я ничего никому не должен, в особенности заправилам этой страны. Они и так достаточно наигрались моей жизнью и жизнями моих близких, преследуя свои интересы. Я собираюсь использовать то, что узнаю, для одной и только одной цели. А именно: для того чтобы вычислить Шакала и устранить его, что позволит нам выбраться из того ада, в который были превращены наши жизни, и продолжить нормальное существование… Уверен, что единственный путь к этой цели — это тот, по которому сейчас двигаюсь я.