Рощин не ответил. Где то на Литейном прогрохотал трамвай, Коля вздрогнул. Окна его квартиры выходили на перекресток, трамваи грохотали и скрежетали там от души. Он всегда ненавидел этот скрежет. Но сейчас ненавистный звук показался почти милым, почти родным. Скоро всего этого не будет…

– Слушай, майор, по порядку. Как я на вас вышел? Долгая история… Но ничего, мне торопиться некуда. Расскажу. Все началось больше месяца назад. Агалатовские события помните?

– Помню, – хмуро сказал Рощин.

– Конечно, как вы их можете забыть? Кровушка долго помнится. Тем более что вы и своих не пощадили. Я ментов имею в виду… или вы их своими не считаете? Ну как же – вы аристократы. Так вот, Агалатово. Тогда, конечно, я ничего не знал. А потом был другой эпизод – на Котляковской. И опять кровь, опять убийство. И снова я ничего не просек. Ведь ваши все это под бытовой эпизод списали. Да и связи видимой вроде как и нет… А потом то я узнал, что губернатор из банкиров наличку вытаскивает. А, майор? Такого блядства даже при Собчаке никто не припомнит… А потом позвонил мне один человек на работу, в Агентство. Он, собственно, хотел поговорить с Обнорским. Но Андрюхи, как на грех, не было…

Повзло снова замолчал. Он вспомнил этот звонок, вспомнил спокойный голос звонившего. В те дни в Агентство звонило множество людей, но вот со спокойными голосами – единицы. Некоторые заявляли, что они знают, кто убил Старухину. На вопрос – кто же? – давали конкретный ответ: коммунисты. Красно коричневые. КГБ ФСБ. Селезнев. Яковлев. Сионисты. Антисемиты. Яковлев, КГБ. Коммунисты. Сволочи!… Ну, спасибо за информацию.

А московские СМИ надрывались: Петербург – криминальная зона! Петербург – криминальная столица! Кудлатенький нижегородский демократ Борюсик со скорбно самодовольным видом заявил: Чикаго, дескать, начала XX века… Эва!… Отметиться по поводу наступления красно коричневых торопились все. Истерия нарастала, НТВ исходило ненавистью. Прилизанный, с набриолиненными волосами Женя Компотов даже свое знаменитое «э э э» между фразами произносил особенно значимо.

…Это было не смешно. Это было страшно. Это было из того же ряда, что и расстрел Белого дома в 93 м…

Скрипнул стул, и Николай вздрогнул, но это всего лишь переменил позу оперативник за приставным столиком.

– Человек хотел поговорить с Андреем, а подвернулся я. Судьба, значит, судьба. Вот как бывает. В общем, он предложил встретиться, поговорить на тему убийства Старухиной. Сказал, что располагает информацией… Это, конечно, ни о чем не говорит, но он привел одну подробность, о которой мало кто мог знать…

– Какую? – быстро спросил Рощин.

– Неважно, майор… Короче – мы встретились.…Они встретились у той самой телефонной будки. Было так же темно, безлюдно, холодно. Только случилось это утром, а не вечером. Человек в вязаной шапочке и дешевом китайском пуховике прошел мимо, затем вернулся. Негромко бросил:

– Идите за мной.

Они прошли цепочкой проходных дворов. Бесконечной цепью старинных питерских проходных дворов колодцев. Арки, подъезды, снова дворы. Казалось, где то рядом бродит Родя Раскольников… Николай все сильней ощущал тревогу. Он бывал в Приднестровье, Таджикистане, Чечне. Он делал острые, с запахом опасности, репортажи здесь, в Питере. Немало было людей, которые с удовольствием оторвали бы Николаю Повзло голову… Кто этот мужик? Шизофреник? Навряд ли… По манере говорить, двигаться, смотреть похож на человека из Комитета. Опытный глаз может это просечь.

Они петляли долго. Николаю это уже стало надоедать. Разговор состоялся в очередном колодце, который имел три выхода. Незнакомец встал так, чтобы видеть все три одновременно.