Одну занимал массивный книжный шкаф, забитый религиозными томами в кожаных переплетах на латыни и итальянском. Другую стену украшал портрет святого Винсента Паллотти, основателя церкви Святого Петра, и портреты двух других Отцов Церкви. В углу посверкивало большое распятие. Остальная обстановка – самая скудная: трапезный стол и несколько стульев красного дерева.
Через несколько минут в комнату вошел отец Игнацио.
– Мне сказали, вы хотите увидеться со мной. – Он указал Тарталье на стул по другую сторону стола.
Лицо у священника было загорелое и гладкое, почти без морщин. По виду он был ненамного старше Тартальи, хотя в черных волосах у висков уже пробивалась седина. Высокий и худой, он слегка сутулился, тяжелые очки с толстыми линзами увеличивали его темные глаза. Тарталья назвался и увидел, как лицо отца Игнацио расплывается в широкой теплой улыбке при упоминании о родных Марка, которых священник, похоже, прекрасно знал. Говоря о Николетте и ее семье, отец Игнацио переключился на родной итальянский с сильным неаполитанским акцентом, и Тарталья вначале даже с трудом улавливал суть.
– К сожалению, я здесь по полицейским делам, – сказал Тарталья по‑английски, как только отец Игнацио сделал паузу.
Тарталья объяснил, зачем он пришел. Отец Игнацио нахмурился и, тяжело вздыхая, осенил себя крестом:
– Конечно, я читал про убийство нашей прихожанки Лауры Бенедетти в газетах. Вы действительно думаете, что преступление как‑то связано с нашей церковью?
– Разве что косвенно. Религия – это единственное, что объединяло все жертвы.
Тарталья вкратце пересказал факты из жизни трех молодых девушек, не упоминая ни Мэрион Спир, ни Келли Гудхарт. Осложнять сюжет не имело смысла.
– Вы полагаете, убийца – католик? – уточнил отец Игнацио.
– Возможно. Или, во всяком случае, работает в какой‑то католической организации. Так как жили девушки в разных районах Лондона, я думаю, организация эта не местного уровня.
Отец Игнацио покивал, очевидно несколько воспрянув духом.
– У всех девушек была депрессия и суицидальные настроения. Причем в этом направлении их усиленно подталкивали, – продолжил Тарталья. – Мне кажется, они должны были обратиться к кому‑то за советом. Предположим, по каким‑то причинам они не пожелали довериться своему священнику. И мне подумалось…
– Да, я понимаю, – опять кивнул отец Игнацио. – Такие молоденькие девушки… Вы подумали, они могли обратиться к кому‑то другому.
– Именно. По телефону или лично они обратились туда, где никто не знал их самих и потому не мог рассказать о проблемах семьям.
– Возможно, к «Самаритянам»?
– Их мы уже проверили. Мне пришло в голову, что есть еще какая‑то – чисто католическая – организация, про которую девушки узнали в своей церкви или в своей общине.
– Что ж. – Отец Игнацио задумчиво потер подбородок. – Существует несколько известных мне мелких организаций. Все они, разумеется, действуют на добровольных началах. Пойдемте. Мне кажется, в церкви, у самого входа, лежат брошюры, которые вас заинтересуют.
Он поднялся, и Тарталья последовал за ним в зал, откуда небольшая дверь вела непосредственно в церковь. Они прошли по проходу между скамьями, и около главных дверей, у деревянной полки, заполненной самыми разнообразными буклетами, отец Игнацио остановился.
– Их довольно много, – сказал он, сгребая пачку брошюр. Внимательно просмотрев их, он протянул одну Тарталье, а остальные положил на полку – Вероятно, это как раз то, что вы ищете. Эта организация вполне отвечает вашим характеристикам. Похожи на «Самаритян» и при этом – католики.
Тарталья взглянул на брошюру. |