– Много в пабе было народу? – перебил его Тарталья.

– Ну да, считай, полный зал.

– Почему же вы обратили на них внимание, да еще заметили, что они делают? Вы же стояли довольно далеко?

– Это вот, – ткнул Стэнсфилд большим пальцем в стол, – мое место, сэр. Мы с дружками завсегда тут сидим. Работаем мы через дорогу и заходим сюда почти каждый вечер. А тогда я зашел и увидел, что на моем месте молодая леди сидит, подумал про себя: о'кей, без проблем. Она ж не знает. Но на место на свое поглядывал, понимаете. Девчонка не показалась мне такой уж выпивохой, я и решил, она скоро слиняет. И тут нарисовался этот крендель, и они за моим столом устроились, гляжу, прочно. Языками чесать принялись. Правда, по большей части трепался он. И не раз подскакивал к стойке, выпивку ей покупал. Видать, напоить ее старался, сечете, об чем я? А когда я опять глянул, смотрю, а она удирает, вон через ту дверь. – Стэнсфилд мотнул головой в направлении одного из выходов и вздернул брови, почти не существующие. – И кто б стал винить ее за это, бедную девчонку?

– Значит, из паба она ушла одна? Без него?

– Ну да! Подхватила свою куртку и сумку да и дала деру, пока он застрял у стойки. Со смеху помрешь!

– За ней следом никто не вышел?

Стэнсфилд помотал головой:

– А потом вернулся от стойки этот перец и сидит себе, дожидается девчонку, дергается как на раскаленной сковородке. Я прям со смеху чуть не помер. Она ж возвращаться‑то не собиралась, ага? Так что подгреб я сюда и уселся на ее место. А этот говорит: «Тут кое‑кто сидит». Гонор‑то из него так и прет! – Стэнсфилд насупился и вздернул подбородок, видимо стараясь изобразить «пижона» и его высокомерный тон. – А я ему в ответ: «Тебе, приятель, очки требуются, да посильнее. Нету тут никого, никто не сидит». Ему целая минута потребовалась, пока он просек что к чему. И нельзя сказать, чтоб он стал довольный такой, предовольный, когда до него доехало, что она слиняла.

– Он что‑нибудь еще говорил?

С минуту Стэнсфилд усиленно думал, заодно прикончил пиво и с громким стуком опустил на стол пустую кружку – как точку поставил. Откашлялся, словно в горло ему что‑то попало.

– Еще пинту? – улыбнулся Уайтмен.

– Не против, – кивнул Стэнсфилд, – особенно, если угощаешь ты, приятель. Куда как приятно содрать чего разок и со старины Билла.

– И что же он сказал, мистер Стэнсфилд? – повторил вопрос Тарталья, когда Уайтмен ушел к стойке.

Стэнсфилд вольготно закинул мускулистые руки на спинку дивана, устраиваясь поудобнее:

– Выдал какую‑то брехливую историйку насчет того, будто девушке стало плохо, что‑то такое. Но ясно же как день, что на самом‑то деле случилось. Не по душе ей пришелся этот гонористый козел, и все дела.

– Что произошло потом?

– Он тоже отвалил. Вылетел из бара. Молнией сиганул, да еще сальцем мазанутой.

– В какую сторону он направился?

– Без понятия, – покачал головой Стэнсфилд. – Тут Таня подрулила. Это моя птичка. И после того я уж ничего не помню, что было. – И он широко улыбнулся Тарталье, продемонстрировав несколько зияющих прорех в зубах.

– Нам нужно будет взять у вас, мистер Стэнсфилд, официальные показания. А также потребуется ваша помощь для составления фоторобота того человека. Надо думать, вы его неплохо разглядели.

– Без проблем. – Улыбка вдруг слиняла с его лица, Стэнсфилд нахмурился. – Эта девушка – та самая птичка, которую убили несколько дней назад на канале? Та самая, что сидела тут?

Тарталья кивнул.