— Он дело говорит, — поддержал меня Батя. — Если бы собрать всю погибельную, так сказать, информацию, заложить эти данные в компьютер и узнать, почему один в пятнадцати вылетах сбивает шесть самолетов противника, а другой в шестидесяти — ни одного и на шестьдесят первом — гибнет сам… Без новых данных новое мышление не народится.

Мы прощались на другой день ранним утром.

Генеральский «миг», заправленный под самые пробки, украшенный двумя подвесными топливными баками, поблескивал в низких еще лучах едва всползавшего на небо солнца.

Евгений Николаевич пристегнул наколенный планшет, с расписанным по минутам полетом, знаком показал механику — парашют давай, и прощаясь с нами, сказал:

— Решено. Пробую пробить идею. В порядке эксперимента для начала. Не просто будет, чувствую, но… надо.

Он пожал каждому руку и минут через пять, разбежавшись по бетону, перешел в набор высоты. На этот раз никаких крючков, никаких прощальных кругов не было. Машина была сильно перегружена и дорога предстояла ей дальняя.

Через неделю в «Красной звезде» я увидел рамку и бесчувственные слова-клише: «При исполнении служебных обязанностей… генерал-майор…» ну и так далее.

Годом позже меня разжаловали из гвардии старших лейтенантов в лейтенанты. За что? За самовольное обучение слушателей стрельбе из фотокинопулемета по тени низколетящего самолета. Все слова в приказе, как я понимаю, нет, серьезно — я на самом деле понимаю, были абсолютно правильными, соответствовали, и жаловаться мне было абсолютно некому.

Думал тогда и сегодня думаю: случится ли в моей жизни другой Евгений Николаевич, не знаю. Берегу память о том, с кем общение продолжалось всего-то несколько суматошных дней, а вот, поди ты, не идет из головы.

Летчик.

6

Подполковник Решетов пристально поглядел в лицо подполковнику Щусеву, кашлянул и не очень решительно начал:

— Мы не на собрании, Павел Васильевич, так что позвольте начистоту: мне нужно оценить ситуацию по существу, пожалуйста, оставьте ваши общие рассуждения «в общем и целом»…

— Вы думаете, Василий Кузьмич, я знаю что-то, о чем не знаете вы? Ошибаетесь! Даю слово. Вот прилетит командир…

— Удивляюсь вам. Штаб, а тем более вы должны предугадывать мысли командира, предлагать ему варианты возможных решений, а не повторять за ним. Я устал попугайствовать! А вы?

— Иронизируете, Василий Кузьмич? Хитрец, хитрец вы однако и опасный интриган.

Все было здорово придумано и расписано по минутам. Ровно в семь ноль-ноль над точкой должен появиться бомбардировщик, из машины выпрыгнуть и спуститься на парашюте пилот, а Б-25 — сохранившийся со времени войны «американец» — продолжить полет на автопилоте. В семь ноль пять на точку выходят «миги», парой, и атакуют «американца». Мыслилось — одна атака, цель поражена! Дальше предполагались аплодисменты и общее ликованье. А пятью минутами позже — новый «американец» над точкой и новая пара «мигов» в атаке.

Вот так было придумано и расписано, то есть, расписано на самом деле все было много подробнее — указывались строгие границы стрельб, минимальная высота и направление атаки, порядок выхода на огневую позицию, подробно перечислялись особые случаи, что могут, хотя скорее всего ни в коем случае не возникнут…

Мы, летчики, запланированные на это представление, два дня учили, что, как и когда делать, рисовали схемы, отвечали на контрольные вопросы, а еще проигрывали весь цирк «пеший по летному» — раскинув «руки-крылья» топали по плацу, имитируя заход на цель, перестроения и все прочие действия, что нам предстояли в воздухе.