Давление швабры тоже исчезло.

Она встала, с трудом нащупала перила и попыталась подняться по лестнице, но в этот момент сильная мускулистая рука сжала ей запястье.

– Я тебя трахну, – прошептал уборщик, и так же, как смех, эти слова повторялись бесконечно. Как мантра, пока, наконец, весь лестничный колодец не заполнился эхом его шепота:

«Я тебя трахну, ятебятрахну, ятебятрахнуятебятрахнуятебятрахну…»

Шерил кричала, визжала, боролась, пыталась вырваться, но рука была сильной и не отпустила ее. Его член уже был высунут наружу и торчал из расстегнутой молнии ширинки, так что она попыталась ударить по нему, действуя совершенно инстинктивно, но он резко ударил ее в левую грудь, и она согнулась, судорожно хватая ртом воздух. Боль была непереносимой.

Все еще держа ее одной рукой, уборщик другой расстегнул пуговицы на ее брюках и сдернул их вниз.

Развернул ее к себе спиной и наклонил вперед.

Ей хотелось кричать, но боль в груди была настолько запредельной, что даже дышать ей было трудно.

И он вошел в нее.

II

Йен всегда любил эти первые несколько недель после начала семестра. Администрация обычно говорила о сотрудниках и студентах как об «университетском сообществе», но для него это сообщество реально существовало только в эти первые недели. Стенды, призывающие студентов вступить в ту или иную организацию, занятая и слегка хаотичная толпа, непрекращающийся гам во внутреннем дворе, характерный для начала семестра, – все это позволяло Йену почувствовать общность окружающих его людей и себя частью этой общности.

Это было приятное чувство.

Он уже опаздывал на свою первую лекцию, но все-таки остановился на минуту перед стелой для объявлений. Четырехсторонняя колонна в центре двора была абсолютно чиста, за исключением одной желтой бумажной листовки – объявления прошлого семестра о сборищах, семинарах, способах заработать деньги и предложения о совместных путешествиях были все убраны, и на чистой пробковой поверхности виднелись лишь следы от степлерных скрепок, кнопок и булавок.

Единственная листовка сообщала о грядущем фестивале фильмов студенческой киноассоциации, и Йен улыбнулся, увидев знакомый логотип. Мог бы и сам догадаться. Брэд Уокер был одним из самых эффективных руководителей студенческих организаций в кампусе. Он мог быть немного занудливым, немного предсказуемым, но как организатор Брэд был воистину велик. После окончания он станет отличным специалистом по связям с общественностью.

Йен взглянул на список фильмов, предлагаемых в этом семестре:

«Дьяволы». Классика.

«Генри: портрет серийного убийцы». Хороший фильм.

«Сало».

«Снафф».

Йен нахмурился.

«Папаша, лишающий невинности».

«Маленькая девочка, большой осел».

Это что, шутка?

Черт побери, это совсем не те фильмы, которые выбрали бы Уокер и его люди. Уокер предпочитает фильмы вроде «Ганди», «Цветы лиловые полей», «Малкольм Х». Серьезный мейнстрим с социальным подтекстом. Еще до того, как он занял свой пост, лет пять назад, была тенденция отказываться от так называемых «культовых» фильмов в пользу «славных» фильмов. Выпущенных к определенным датам. Популярных несколько лет назад, которые до сих пор смотрелись на большом экране лучше, чем на видео.

Маленькая девочка, большой осел?

Здесь что-то не так.

Вокруг него продолжал шуметь кампус, разговоры первокурсников звучали громко, восторженно и были полны энтузиазма, но для Йена смысл дня сменился; его настрой был безнадежно утерян, и даже жизнерадостность толпы, казалось, угасла.

На стеле, рядом с листовкой, кто-то сделал идиотскую надпись карандашом: «Кэтрин Хепбёрн отхлестала его плеткой по заднице!» Что-то в абсолютной неуместности этой надписи расстроило Йена еще больше, поэтому он отошел от стелы и заторопился через толпу в Нельсон-холл.