Полчаса спустя Хансен повернул к центру урагана, о чем предупредил Уайетта звонком. Угол ветровой атаки на самолет изменился, и это чувствовалось сразу. Возникли новые звуки, усилившие и без того невообразимую какофонию, рычаги управления повели себя по‑другому. «Констеллейшн» стал хуже управляемым, попав в перекрестье ветров, мчавшихся, как летчик прекрасно знал, со скоростью миль 130 в час; самолет постоянно проваливался, кренился, и у Хансена, вынужденного без устали работать рычагами, скоро заболели руки. Гирокомпас давно вышел из строя, а катушка магнитного компаса бешено вертелась в своем кожухе.

Уайетт и его команда были погружены в работу. Оглушенные убийственным ревом, измученные жуткой тряской, они все же находили в себе силы делать то, что нужно. Капсулы с приборами выбрасывались строго по графику и сразу же начинали подавать сигналы, они записывались на тридцать две дюймовых ленты, над которыми колдовали Смит и Яблонски. В перерывах между сбросами капсул Уайетт продолжал диктовать в свой микрофон, он знал: то, что он говорит, очень субъективно и не может быть использовано в качестве научных данных, но он любил позже сравнивать эти записи с цифровыми показаниями приборов.

Внезапно шум и тряска прекратились, и Уайетт почувствовал облегчение, – они добрались до «зрачка» урагана. Самолет прекратило качать, и он словно заскользил по воздуху, и после рева бури звук работающих моторов показался чем‑то невероятно тихим и мирным. Уайетт с трудом отстегнул ремни и спросил:

– Ну, как дела?

Смит помахал рукой.

– Картина такая же, как обычно. Номер четыре не дал данных по влажности; нет данных по температуре с номера шесть; нет температуры моря с номера семь. – Он поморщился. – Ни клочка информации с номера три, а подводные капсулы все не сработали.

– Черт бы их побрал! – в сердцах воскликнул Уайетт. – Я всегда говорил, что они слишком сложны. Что у вас, Яблонски?

– У меня все в порядке, – ответил Яблонски.

– Хорошо. Следите за приборами. Я пойду к летчикам.

Он прошел к кабине и застал Хансена за массажем рук. Морган вел самолет по узкому кругу. Увидев Уайетта, он слегка улыбнулся.

– Это просто какой‑то ублюдок, – сказал Хансен. – Крепок, негодяй. Как там у вас?

– Обычное число отказов, – этого мы ожидали. А под водой ни один не сработал.

– А когда они хоть раз срабатывали?

Уайетт криво улыбнулся.

– Многого от них захотели. Чертовски сложные приборы, эти подводные капсулы. Вернемся, я напишу доклад и выскажу свое мнение, – мы без толку выбрасываем в море слишком много денег.

– Если вернемся, – заметил Хансен. – Худшее еще впереди. На моей памяти таких ветров в юго‑восточном квадранте не бывало. И чем севернее, тем будет хуже и хуже.

– Если хотите, мы можем вернуться обратно тем же путем, – предложил Уайетт.

– Если бы я мог, я так бы и сделал, – сказал Хансен. – Но, к сожалению, у нас не хватит горючего на то, чтобы опять идти по кругу. Так что придется прорываться кратчайшим путем. Предупреждаю, что полет будет дьявольским. – Он взглянул на Уайетта. – Это действительно препоганый циклон, Дейв.

– Я знаю, – серьезно сказал Уайетт. – Позвони мне, когда будешь готов. – Он вернулся к приборам.

Прошло всего пять минут, и звонок зазвенел. Уайетт понял, что Хансен нервничает. Обычно он старался побыть в «зрачке» урагана подольше. Быстро пристегнувшись, Уайетт напрягся, ожидая налета бури. Хансен был прав, этот циклон, несмотря на свои небольшие размеры, был исключительно злым, коварным и сильным. Интересно, каков должен быть перепад давлений, чтобы вызвать такой мощный ветер.