Но это уже позже. Тогда же он просто обалдел, потеряв контроль над ситуацией. «Думай, Барри, думай, стервец!» Пытался он подстегнуть разбредающиеся мысли, но тут же проваливался в мучительно-сладкое умопомешательство. Так и не разобравшись, что же произошло, Барри к утру был убежден в одном: события ночи пятнадцатого августа не подлежат разглашению.
Вначале все шло почти как обычно в таких случаях: ужин при свечах, прогулка по саду, плескания голышом в бассейне, предвкушение томных ласк и новых ощущений. Эта девочка действовала на Барри оглушительно. Разгоряченный вином и ее манящей близостью, он находил Джессику фантастически красивой и невероятно притягательной.
Девчонка безумно влюбилась в него с первого взгляда еще в Сорренто. Она жаждала близости с ним и боялась ее. Она, конечно, играла эта маленькая развратная чертовка, изображая обезумевшую от возбуждения невинность.
Поймав обнаженное тело девушки в бассейне, Барри уже не мог остановиться.
— Не здесь, сказала она, выскользнув, словно ящерица, и побежала в ночной сад, над которым поднималась луна. Длинные разметанные волосы, закрывавшие лопатки и плечи, казались голубыми. Весь ее тонкий силуэт, словно сотканный из серебристых лучей, потряс эстетическое чувство критика и взвинтил до предела сексуальное напряжение весьма темпераментного мужчины. Он стоял, наблюдая за манящей его в чащу девушкой и оттягивал минуту наслаждения. Барри предвкушал изумительную схватку.
И вдруг… О. это невероятное «вдруг»! Барри услышал голос, который мог бы назвать лучшим из всех известных ему, если бы он не был так завораживающе неправдоподобен. Такое звучание можно только придумать изощренным, натренированным умом музыкального гурмана.
Из зарослей, пронизанных лунным светом, Барри манила трепетная, истекающая страстью Кармен. Не задумываясь о природе слуховой галлюцинации, он ринулся на голос и сразу увидел ее. На краю обрыва, за которым простирался серебрящийся лунной дорожкой океан, перед ним предстало сказочное видение. Призрак обладал великолепной жаркой плотью, затрепетавшей под ладонями Барри. Девушка скользила, изворачивалась в его руках, обволакивая его тело своим нежным и властным. И при этом она пела!
Тогда Барри осенила странная догадка: его сексуальное чувство достигло утонченности звуковых галлюцинаций. Он получил возможность по желанию «озвучивать» свои эротические фантазии любым из доступных его памяти музыкальным шедевром!
Его близость с Джессикой была настолько ошеломляюще-неожиданной, что временами сознание Барри проваливалось в ирреальную топь он чувствовал себя то юнцом, впервые познавшим женщину, то могущественным Эросом, не знающим пределов своим желаниям и возможностям. Он не заметил, сколь долго они занимались любовью на океанском берегу и как попали в спальню. Он не мог припомнить, о чем говорили они и говорили ли вообще. Но к рассвету, не сомкнувший глаз, Барри точно знал: произошло одно из двух либо он стал жертвой наваждения, порожденного каким-то наркотиком, либо имел дело с невероятнейшей реальностью. Джессика оказалась гениальной любовницей, но ее нельзя было обвинить ни в опытности, ни в развратности: Барри имел дело с девственницей!
Семнадцатилетняя дочь обувщика не имела музыкального образования, едва могла назвать ноты и никогда нигде не училась петь. Но она пела, пела так, как может петь лишь феноменально одаренный и виртуозно обученный человек. Если ее голос можно было счесть чудом и даром, то умение владеть им не объяснялось ничем. Девушка могла удачно скрывать музыкальное образование, но Барри слишком хорошо знал, что никакой, даже самый великолепный голосовой аппарат нельзя довести до такого совершенства к семнадцати годам. Так в чем же дело? Обман слуха, разыгравшееся воображение, неизвестный наркотик, подсунутый авантюристкой? гадал Барри, ворочаясь в широкой кровати рядом с невинно спящей крошкой.
— Эй, детка, ты можешь спеть еще что-нибудь? Растолкал он чуть свет сладко прильнувшую к нему Джессику, и чуть не силой вытащил ее в гостиную к концертному белому «Стейнвею». |