|
Мы еще детьми вот так на новогоднем маскараде танцевали — дочь помещика Барковского и сын балерины, учившей хозяйскую дочь танцам. И вот не пропал мальчишка, поднялся — стал лучшим из лучших. Не было ему равных ни на сцене, ни в любви… ни в подлости… Только поздно я поняла это, дура самоуверенная. — Больная горько усмехнулась, исказив гримасой неподвижную маску. — Боль, Анастасия, адская. Не приведи Господь никому такой изведать. Я б уже на тот свет отправилась, да с тобой решить все нужно. Ты, я думаю, политическими вопросами не интересуешься? Да не важно это — и мне было совсем не важно, — немец ли, англичанин на чужую землю зарится, какое государство и как свои амбиции отстаивает. Но свел меня Альберт с одним человеком, которого называл просто Шарлем. Ума и силы воли необыкновенной — сед. как лунь, а сила — кочергу в штопор заворачивает… Вот он-то, Шарль де Костенжак, объяснил мне, что я — гражданка Французской республики и по сердцу — россиянка, а следовательно, могу на благо родных земель славно послужить. Во французской разведке, которая в союзе с российской против немцев тайную борьбу ведет… Эх, одно счастье, что не будет меня на свете, когда большая война начнется.
— Какая война? — Страшная, всемирная. В следующем году грянет. — Больная даже слегка приподнялась на локтях, но, застонав, упала на подушки. Настя тут же поспешила с нашатырем, который держала наготове. — Внимательно слушай. Все собирай по крошке — потом разберешь. У меня мысли путаются, а сказать много надо… У Альберта моего перстень — серебряная печатка, а в нем — тот самый яд, от которого я умираю… Только не у него одного… На секретном заводе в Германии это зелье изготовляют сейчас смертники, которых сжигают по ночам в огромных печах. А наутро приводят новых. Их вербуют из бедноты в Турции, Греции, будто для работы на обычной шахте. Этим и занимался Альберт Орловский, путешествуя со мной по свету. — Как? Он разве немец и войны хочет? Как же этот Шарль ему верил? — Насте казалось, что рассудок больной уже помутился. Но та черпала новые силы, вдохновляясь надеждой, что есть у нее преемница, берущая карающий меч в свои помеченные особыми знаками руки. — Верно соображаешь, девочка… Точно схватываешь. И Шарль Альберту верил, и я. Это называется — двойной агент, человек, который сразу двум хозяевам служит. Вызнает у французов секреты и продает немцам. А французы его своим считают… И уважают очень — за бесстрашие, хитрость, ловкость. За то, что нет для него преград, ни в любовных делах, ни в кровавых… Стала я сподвижницей Шарля де Костенжака — агентом французской тайной службы, и отправилась со своим милым другом на край света — в путешествие по восточным странам. Альберт доложил французам, что немцы готовят страшное бактериологическое оружие, с которым думают победить в мировой войне и получил задание вызнать про секретные заводы. Мы путешествовали вместе, как особы королевской крови — нас принимали шейхи и султаны, мы жили во дворцах и великолепных отелях, пересекали океаны в роскошных каютах трансатлантических лайнеров вроде недавно погибшего «Титаника»… Альберт был неуемен в любви, да и я словно осатанела. Может, у него и для этого особое снадобье было… …Только следовали за нами повсюду трое его сподручных. Держались на расстоянии, словно и не знакомы вовсе. А на самом деле — тайно охраняли и выполняли разные поручения Орловского. С ними я и застала любимого в спальне нашего люкса на корабле «Голубая лента»! — Как с ними? Вы узнали, что Орловский служит немцам? Это были германские агенты? — Ах, девочка… И объяснить трудно. |
