— Садись. По-нашему понимаешь? — Хриплым голосом предложила цыганка гостье стул напротив.

— Немного научилась. — Сняв перчатку, Эжени протянула старухе ладонь. — Мне про себя знать надо. Как я поступать должна, кому верить, кого слушаться.

— Ответы-то заранее ясные… Кроме первого, синьора. Его никто не знает. Скажу: мужчинам ты люба; скажу: не просто доля твоя складывается и на сердце тяжесть. Так это тебе любая девчонка наша нагадает. Раз красота есть, то не жди простой участи. И уж ежели к гадалке пришла, то и вовсе тоска заела. — Старуха зорко осмотрела гостью и приблизила к свече ее левую ладонь, склонилась над ней, словно читая. — Правую давай… Э-эх! Знак глубокий, — на всю жизнь положенный. — Ханна хитро посмотрела на иностранку. — Про то, что заговоренная, знаешь?

Эжени кивнула.

— Этому бы возрадоваться, да перекрестясь, всем угодникам молиться. Да тут у тебя еще отметина есть — нехорошая. Предрешенность, — понимаешь? Ну, когда воз с горы на тебя катится, а ты словно к месту пристыла — воли нет шелохнуться… Неспроста все это, синьора. У человека обыкновенного, Богу подвластного, такую отметину редко увидишь. Кто-то постарался твою головушку к плахе пригнуть.

— Как так? Говоришь, я от бед заслоненная, и к ним же приговоренная?

— А это разные силы, красавица моя, борются. Одна, значит, заслоняет, а другая — на дно тянет… Про первую не скажу, а вот злодея твоего хорошо вижу… Но тоже — слова не оброню. — Гадалка отстранила руку иностранки.

Эжени достала из сумочки бумажную купюру.

— Этого достаточно?

— Достаточно-то с лихвой, да рот не открывается.

Положив деньги на стол, Эжени с мольбой посмотрела на ворожею.

— Как же мне жить в таком неведении?

— А знать, думаешь, лучше? Не всегда, красавица, не всегда. — Купюра исчезла за красным шелковым платком, крест-накрест повязанным на груди старухи. — Так и быть, скажу. Только ты уж не гневайся… Враг твой — в родителе твоем!

Эжени улыбнулась:

— Да я его никогда и не видела! И он обо мне думать не думает. Нагулял ребеночка и сбежал. Не знаю, как зовут, да и жив ли.

— А все же остерегайся. Нехорошими силами он орудует, с черными духами знается. От такого добра не жди… А жив он, — так это точно, жив… И тебя, красавица, поминает…

Заметив, что гостья разочарованно усмехнувшись, собралась прощаться, цыганка укоризненно покачала головой с седыми жесткими патлами, прихваченными на лбу кожаным ремешком.

— Почему же другие-то советы не слушаешь? Не доверяешь старухе?

— да ты сама сказала, что вопросы мои глупые.

— Но все же от меня ты и напутствие получить должна. Не дело с одной черной думой мой дом покидать… Вот мы сейчас карты раскинем и поглядим, что они тебе пророчат.

Быстро меча засаленную потемневшую колоду, цыганка сосредоточенно выстраивала мудреные комбинации, нашептывая советы:

— Поступать ты должна, красавица, по сердцу. Ты сердце-то свое плохо слушаешь. Не жалостливое оно у тебя — железное… Так вот размягчи душу слезой, помолись, хорошо так, светло о своих людях ближних подумай и прислушайся. Что сердце подскажет, так и поступай.

— И верить, значит, всем, кто сердцу мил, кого жальче станет? — Печально улыбнулась Эжени, думая о предательстве Хельмута.

— Зря усмехаешься, синьора. Верный совет даю. А ежели кто тебя и обманет, так это легче снести, чем самой обмануться.